Ксередине 90-х годов многие аналитики стали понимать, что исчезновение двухполюсной системы имеет не только позитивные последствия. Регионализация международных экономических отношений, распад Советского Союза и дезинтеграция системы противостояния «Восток - Запад», как и некоторые другие факторы, изменили направление силовых линий в мировой политике, резко ослабили «управляемость» конфликтами из центров мировой системы. Появление новых региональных «центров силы», логика поведения которых оказывает все возрастающее влияние на общую динамику международных отношений, теоретически создает неустойчивость всего комплекса миросистемных связей.

   Дезинтеграция конфронтационных блоков, то есть системы отношений «Восток - Запад», уже имеет следствием растущее стремление многих стран, занимающих важные позиции в мировом хозяйстве, к самоопределению в соответствии со своими экономическими и политическими интересами. Развитие этого процесса ведет к «атомизации» международных отношений, поскольку отсутствует мотивация «равнения на лидера» и его геополитические интересы. Тенденция к созданию сложной системы межгосударственных отношений, построенной на гармонизации экономических и политических интересов, а равно - и на осознании общей заинтересованности в снижении остроты глобальных проблем (экология, демография, бедность) пока прослеживается крайне слабо.

   Возникшая после распада основных конфронтационных блоков новая свобода действий для субъектов международных отношений, помимо прочего, способствовала более открытому, чем прежде, проявлению исторически существовавших противоречий как между странами, так и внутри отдельных стран, отличающихся сложно составной этнической и конфессиональной структурой. Национально-этнические и конфессиональные конфликты, во многом инициируемые борьбой региональных и субрегиональных элит за передел ограниченных материальных ресурсов, могут «ретранслироваться» и на более развитые страны (их «демонстрационный эффект» уже ощущается в Бельгии, в смягченных формах в Италии, а также в некоторых странах Восточной Европы) и на Северную Америку.

   России для четкого определения стратегии своей внешней политики необходимо осознать современную направленность глобальных политических, экономических и культурно-цивилизационных аспектов. Без этого анализа Россия просто не будет иметь ориентиров. В этом плане основополагающую роль играет возможность появления однополярного и моноцивилизационного мира или, напротив, утверждения многополярного и многоцивилизационного мира.

   Крах биполярного мира в конце второго тысячелетия, изменение общего мироустройства, появление новых глобальных тенденций в сфере социально-экономического, политического и культурного развития поставили все современное общество в положение переходности. Очевидно, что начинается новый тип развития человеческой цивилизации, в ходе которого будут отвергнуты многие, казалось бы, незыблемые постулаты и, напротив, возобладают различные принципы и параметры, отвергавшиеся предыдущими эпохами.

   Лидерство США, в частности, и всего Севера, в целом, вызвало появление на свет, помимо теории об однополюсном мире, концепции о создании моноцивилизационного мира. По существу обе эти гипотезы очень близки друг к другу, учитывая переплетение экономики, политики и культурологических параметров, особенно усилившееся в современном обществе.

   Последовательные распады Варшавского договора, социалистического лагеря, а затем и Советского Союза первоначально многими были восприняты как новый, переломный этап в системе международных отношений, как начало эры бесконфронтационных, равноправных отношений.

   Соединенные Штаты остались единственной сверхдержавой в мире, если понимать под этим термином желание и возможность самостоятельно воздействовать на события во всех регионах земного шара. Все остальные крупнейшие государства мира к концу XX века превратились по существу в региональные державы. Основной потенциальный кандидат на статус сверхдержавы - Китай - еще долгое время будет ограничен действиями в Азиатско-Тихоокеанском регионе, прежде всего, в его азиатской части. Япония, которой некоторые исследователи пророчат роль мирового лидера в следующем веке, пока никак политически не подкрепляет свое экономическое могущество. Страна в 90-е годы превратилась в главного мирового инвестора и твердо заняла первое место по оказанию экономической помощи, но она никак не проявляет готовность к политической активизации (хотя США ее к этому подталкивали). Более того, в конце столетия проявляется тенденция к сокращению Японией своей экономической помощи другим государствам. Россия, даже после ухода в тень атлантистов, определявших ее политику на рубеже последнего десятилетия, демонстрирует способность играть важную роль за пределами постсоветского пространства только на Балканах и Ближнем Востоке. Германия еще долгое время будет сосредоточена на европейских делах (следует учитывать и то обстоятельство, что полнокровная интеграция Восточной Германии оказалась крайне продолжительным и дорогостоящим процессом). Франция проявляет желание участвовать в решении политических проблем практически во всех районах земного шара, но выявилась очевидная недостаточность ее сил для реального подкрепления данных устремлений, что также вынуждает республику концентрироваться на Европе. Слабеющая Британия вообще перестает быть субъектом мировой политики и попросту растворяется в тени своего могущественного союзника - США. Такие новые возникающие центры силы, как Индия, Индонезия, Италия, Бразилия еще должны просто утвердиться в роли региональных держав.

   Вместе с тем следует сразу подчеркнуть, что доминирование США в мировой политике отнюдь не означает установление однополярного мира, который предполагает не просто существование одной сверхдержавы, но и ее способность добиваться выгодных ей решений по основным спорным моментам глобальной системы международных отношений. Конкретная политика показывает, что в конце 90-х годов Соединенные Штаты обладают здесь существенно меньшими возможностями, чем в начале десятилетия. Блицкриг в Персидском заливе в 1990 г. оказался успешно реализованным благодаря поддержке США со стороны десятков стран. В 1997 г. желание США в очередной раз покарать Ирак получило полное одобрение лишь у Великобритании, тогда как Россия, Франция и Китай открыто оказали сопротивление. За все десятилетие после 1990 г. США не провели ни одной удачной операции, если не считать ввода войск НАТО в Боснию и Герцеговину, на что Соединенные Штаты пошли лишь под давлением европейских союзников по НАТО, и высадки американских солдат в Гаити (событие явно не из разряда приоритетных). США сталкиваются с прямой оппозицией со стороны подавляющего большинства государств, как только пытаются занять жесткую линию в отношении стран, которых они зачисляют в разряд “стратегических противников” - Кубы, Ирана, Ирака, Ливии и т. д.

   После окончания “холодной войны”, как отмечалось, резко снизилась вероятность межгосударственных военных конфликтов - при резком увеличении внутристрановых религиозных, этнических и региональных войн (1) . В подавляющем большинстве случаев эти конфликты проходят в регионах, не имеющих приоритетного значения для основных мировых центров.

   Разрушительная сила современного оружия достигла такого уровня, что война между крупными державами на рубеже тысячелетий сможет произойти лишь в случае совершенно необычайного стечения обстоятельств. Захват чужой территории уже не может принести никаких экономических дивидендов, а напротив, сопряжен с колоссальными прямыми финансовыми убытками (2). Экономическая взаимозависимость основных государств достигла такого уровня, что прямое политическое или военное давление приведет к огромным потерям для агрессора. Региональные и субрегиональные центры силы сталкиваются с непосредственной угрозой лишь в случае непосредственного вызова США. Но, как показывают примеры Ирака и Ирана, мировое сообщество будет согласно с карательными акциями США лишь при условии явной агрессии этих центров (как в случае с оккупацией Кувейта). Соответственно мощь тех же Соединенных Штатов может проектироваться прежде всего в отношении “серых зон”. В этих обстоятельствах мир предназначает США роль “мирового жандарма”, а не “мирового гегемона”. Однако после неудачи в Сомали американская администрация проявляет все меньше склонности играть по этим правилам (свидетельством чего является, например, их отказ вмешиваться в события в Руанде).

   Бесспорно, многие страны заинтересованы в военном присутствии США в их регионах: Япония и Тайвань - из-за опасений перед КНР, малые страны Европы - из-за появления объединенной Германии, восточноевропейские страны - из-за опасения вновь оказаться в турбулентной зоне между Россией и Германией, Саудовская Аравия и нефтедобывающие государства Персидского залива - из-за непредсказуемости поведения Ирана и Ирака и т. д. Но опять-таки американские войска и американская военная мощь рассматриваются в роли полицейского, а не хозяина. Конечно, вслед за американским исследователем С. Хантингтоном можно полагать, что ряд обстоятельств свидетельствует о наступлении “второй фазы гегемонизма” и демонстрируют “классическое имперское поведение” (сбор дани и т. д.) (3). К ним С. Хантингтон относит, например, то, что госсекретарь США собирал во многих странах в течение нескольких месяцев средства (более 50 млрд. долл.) на проведение операции “Буря в пустыне”; что с начала десятилетия новые иностранные капиталовложения в Соединенных Штатах превышают американские инвестиции за рубежом; что Япония владеет долговыми обязательствами американского казначейства на сумму почти в 300 млрд. долл., а Китай - 50 млрд. долл., при этом внешний долг США превысил 1 трлн. долл. и растет на 15-20% в год; что если раньше Соединенные Штаты пытались оказать влияние на исход выборов по всему земному шару, а сейчас все больше иностранных держав пытаются воздействовать на результаты американских политических кампаний. Но более вероятно, что Соединенные Штаты, наконец, осознали, что они растрачивают колоссальные средства на охрану государств (прежде всего, Японии и Западной Европы), которые постепенно наращивают роль их экономических конкурентов (4).

   Соединенные Штаты вынудили Японию оплачивать около 70% расходов, связанных с американским военным присутствием в стране (5) . Расходы на войска НАТО в Боснии американская администрация возложила на европейцев. Заметным стало и стремление отказаться от тех экономических льгот, которые США предоставляли другим странам в период “холодной войны”. Белый Дом также усилил проведение протекционистской политики в отношении своих фирм в целях продвижения их позиций на мировом экономическом рынке. На высшем уровне США выбивают для американских корпораций выгодные контракты (6) . В 1994 году Билл Клинтон самостоятельно помог американским фирмам обойти европейских конкурентов и получить заказ на поставку самолетов в Саудовскую Аравию на сумму в 6 млрд. долл. Белый Дом пошел на некоторое ослабление контроля за экспортом, который может угрожать национальным интересам страны, понимая, что из-за американского законодательства иностранные конкуренты часто получают преимущество (7) .

   Если раньше американские администрации делали акцент на совместную экономическую мощь “свободного мира”, то в конце 90-х годов они вынуждены осознать, что остальные центры Севера все больше противостоят США. Экономические столкновения среди развитых стран происходили и раньше, но с распадом СССР они явно углубились (8).

   С окончанием “холодной войны” США потеряли главное: основного стратегического противника, наличие которого определяло в течение полувека не только конфигурацию мировой системы, но и цели и задачи американского внешнеполитического курса и строгую блоковую систему Запада, в которой никто не бросал вызова американскому лидерству. В результате “потери” внешняя политика США утратила в определенной степени логику и перспективу, по существу ее характеризует такой же вакуум и хаотичность движений, как и внутреннюю политику России после утраты коммунистической идеологии.

   Постепенно подвергаются эрозии принципы и направленность американского внешнеполитического курса. На Белый Дом все более успешно воздействуют американские корпорации, национальные диаспоры и иностранные лобби, преследующие весьма специфические задачи. Поскольку внешняя политика уже лишена прочной основы, американской администрации все труднее справляться с подобным нажимом, что в еще большей степени придает стихийность курсу США.

   Внутри США начала постоянно усиливаться критика излишней вовлеченности страны в мировые дела. Опросы общественного мнения показывают, что большинство американцев не желают, чтобы их держава выделяла значительные ресурсы для защиты союзников и маленьких стран в противостоянии агрессии, для обеспечения защиты прав человека во всем мире и для социально-экономического подъема развивающихся стран (9).

   В связи с этим хотелось бы отметить, что, судя по теоретическим разработкам сторонников циклической теории развития, в начале тысячелетия США вступают в период относительной изоляции от мировых событий. Американский ученый А. М. Шлезингер выделил четко сменяющие друг друга циклы американской истории, а другой из исследователей - Франк Л. Клинберг соотнес с ними экстравертные циклы внешней политики США (готовность использовать прямое дипломатическое, экономическое и военное давление на другие страны) и  интровертные (сосредоточенность на внутренней проблематике) (10). В работе российского политолога В. И. Пантина довольно удачно прослеживается прямая взаимосвязь между понижательными волнами кондратьевских циклов и интровертными фазами циклов внешней политики США, и соответственно - повышательными циклами и экстравертными фазами (11). Данные теоретические разработки, указывающие на наступление интровертного цикла американской внешней политики на рубеже тысячелетия, весьма четко подтверждают выше указанные эмпирические наблюдения.

   Значительно ослабли экономические позиции США в мире. Для иллюстрации относительного ослабления роли США в мировой экономике приведем следующий пример. В 1995 г. в списке 200 крупнейших мировых корпораций (31,2% мирового ВНП) оказались 74 западноевропейские компании (в том числе 23 немецких, 19 французских, 11 британских, 8 швейцарских), 62 японские и только 53 американские, тогда как в 1982 г. в этот список попали 80 американских фирм и только 35 японских (12). В целом в последней четверти XX века произошло снижение доли США как в мировом производстве, так и международном движении капитала (при том, что конец столетия был очень удачен для Соединенных Штатов). Одновременно США сохранили положение самой мощной в экономическом плане державы в мире.

   Именно экономика становится определяющим фактором в мировой политике. При этом прослеживается явная тенденция во всех странах концентрироваться на внутриполитическом и экономическом развитии и терять интерес к мировым событиям, прямо не затрагивающим конкретное государство. Трудно предположить, что в ближайшем будущем кто-то бросит прямой вызов политической и военной мощи США, но экономические противоречия между ними и другими мировыми центрами будут нарастать (13). По данным вопросам США будет сложно добиваться уступок путем политического или - тем более - военного давления.

   Магия обладания статусом единственной сверхдержавы по-прежнему зачаровывает американский истеблишмент. Страна тратит колоссальные средства на военные расходы. В 1995 г. они превысили 250 млрд. долл. (14), что составило 35% общемировых расходов на оборону (15).  В 90-е годы американский политический курс, хотя и с оговорками, отвечал постулатам “теории угроз” (16). В секретном докладе Пентагона “Направления оборонного планирования” 1992 г. (доклад попал в прессу) заявлялось: “Наша стратегия должна вновь сфокусироваться на недопущении появления в будущем любого глобального конкурента” (17).  Официальные лица США опровергли истинность доклада, но практика показала, что Белый Дом руководствуется данными соображениями.

   Для США важно, чтобы Япония и Германия не превратились в действительно великие державы. В связи с этим американская администрация поддерживает на словах включение этих стран в Постоянный Совет Безопасности ООН, но в реальности этого не добивается. США бы хотели, чтобы Япония усиливала свое участие в финансировании международной деятельности и различных гуманитарных операциях, но никак не была бы вовлечена в военно-политические мероприятия, особенно в горячих точках (18). В начале 90-х годов официальные представители США выдвигали тезис о необходимости постепенного сокращения американского военного присутствия в Азии. Но, убедившись в том, что Япония из-за опасений перед Китаем начнет в этом случае сама разворачивать новые военные программы, США подтвердили все свои военные обязательства. В середине 90-х годов речь уже пошла о стратегии “глубокого вовлечения” США в азиатские дела (19).

   Пример Японии показывает неубедительность тезиса о том, что экономическая мощь обязательно трансформируется в геополитическую (20).  Правда, Япония сама дистанцируется от решения политических и военных глобальных проблем, прежде всего, из-за травматического шока, последовавшего вслед за исходом второй мировой войны - первой в истории Японии оккупацией страны и первой в мире атомной бомбардировкой. Однако постепенная смена поколений в японском руководстве, рост националистических настроений (показательна антиамериканская волна на Окинаве, затронувшая и население и политическую элиту в 1996-1997 гг.) ведут к тому, что Япония все чаще стала занимать самостоятельные политические позиции. Значительным влиянием стали пользоваться круги, предлагающие (в весьма завуалированной форме) создать азиатский экономический союз, в который все чаще предлагается вовлечь и Китай, и Россию. Экономической подоплекой подобного объединения для Японии является то обстоятельство, что Соединенные Штаты и Западная Европа являются для нее серьезными конкурентами, а азиатские страны - нет, так как их развитие вполне соответствует концепции “летящих гусей” японского экономиста Канане Акамацу, выдвинутой еще в 30-е годы (следование за более развитой страной и принятие ее линии в экономике после того, как та переходит на новый технологический уровень: Япония “передала” текстильную промышленность Южной Корее и Тайваню, когда занялась электроникой и автомобилестроением; когда Япония сконцентрировалась на еще более высокотехнологичном секторе, Южная Корея и Тайвань начали развитие ее прежней основной сферы деятельности, а текстильная промышленность “досталась” Индонезии, Таиланду и т. д.) (21). Не менее серьезной для США выглядит политическая подоплека. Японский менталитет не может забыть 1945 год. Сейчас, учитывая глобальную ситуацию и экономическую взаимозависимость, Япония не станет бросать вызов США, но в будущем - скорее всего отдаленном - Соединенные Штаты должны быть готовы к попытке Японии взять реванш.

   Стратегия США в отношении Германии в общем напоминает их политику в отношении Японии. Белый Дом категорически отказывается от уменьшения значения НАТО в Европе в пользу других общеевропейских структур типа ОБСЕ. Не следует забывать, что исторически НАТО всегда играла роль ограничения Германии (естественно, при выполнении основной функции - сдерживания Советского Союза). Американская администрация, приветствуя на словах превращение Германии в великую державу, внимательно следит, чтобы Германия не могла развивать военные программы. На данном этапе Германия и другие европейские державы (с определенными оговорками по французской позиции) продолжают рассматривать НАТО как основу собственной безопасности. Германия полагает, что европейская военная мощь должна выступать не как автономная сила, а как часть общей натовской структуры (22). Однако уже с начала 90-х годов страна стала придавать больший приоритет развитию отношений с Францией и общеевропейской интеграции по сравнению с американо-немецкими связями. Укрепление связей в треугольнике Россия - Германия - Франция является пока чисто символическим, но в двойном понимании: и как весьма скромное по масштабу, и как знаковое по возможным переменам. В целом Германия заметно слабее, чем Япония, заинтересована в американском военном присутствии (поскольку не ясно, от кого ей исходит угроза), но зато между Германией и США существенно меньше противоречий по политическим проблемам, хотя бы из-за того, что для них приоритетными являются разные регионы земного шара (23). Общим для Германии и Японии является стремление к расширению регионального сотрудничества, причем если политическое объединение Азии возможно лишь в отдаленном будущем, то политическая интеграция Западной Европы находится уже в стадии осуществления.

   Локомотивом этого процесса является Франция, чья определенная антиамериканская направленность курса была заметна и в годы “холодной войны”. Французские официальные лица довольно откровенно заявляют, что они рассматривают введение европейского валютного и политического союза как определенный противовес американскому влиянию как в общеевропейских, так и мировых делах.

   Можно согласиться с мнением Президента Национального Бюро экономических исследований США профессором Мартином Фельдштейном: “Соединенные Штаты должны осознать, что они больше не могут рассчитывать на Европу как на союзника во всех своих отношениях с третьими странами... и европейцы, движимые комбинацией из своих экономических интересов, исторических традиций и национальной гордости, могут стремиться к таким союзам и проводить такую политику, которые будут противоречить интересам Соединенных Штатов” (24).

   При этом следует учитывать следующие обстоятельства. В настоящее время Западную и Центральную Европу “накрыла” левая волна. Можно предположить, что уже в начале следующего тысячелетия маятник может вновь сдвинуться вправо. Консервативные партии Европы (безусловно, с определенными оговорками) являются более националистически и фундаменталистски настроенными. В случае отсутствия левой или социальной угрозы их правительства, по-видимому, будут проводить еще более независимый курс.

   Таким образом, хотя Соединенные Штаты еще надолго останутся военным и политическим лидером, при постепенном ослаблении экономического и идеологического влияния, однако доминирование США в мировой системе международных отношений отнюдь не свидетельствует о существовании однополярного мира.

   При этом, как отмечалось, ликвидация основного противника, превращение биполярного мира в однополюсный почти сразу же ослабили дисциплину в западном мире, усилили стремление к проведению самостоятельной политики со стороны крупных стран. Естественно, что это ослабляло влияние США на мировую политику. Поэтому для поддержания своего политического влияния и возможности сохранять роль мирового арбитра США вновь попытались найти общего врага, что могло бы консолидировать северные страны. Таким врагом последовательно объявлялись Ирак, Югославия, Иран и т. п. Но все эти враги были несоизмеримы по своей мощи с Советским Союзом, и США не всегда удавалось получить поддержку всех западных стран, так как у них существовали свои интересы в этих государствах. Сплотиться на этой основе не удалось. Поэтому З. Бржезинский, Г. Киссинджер и др. начали искать врага в “имперских амбициях” России, в угрозе миру, которую представляет ее нестабильность. Однако в Европе достаточно хорошо понимают, что охваченная хроническим политико-экономическим кризисом Россия в течение длительного времени вряд ли может представлять для кого-то опасность. В 1997 г. сенсацией стало мнение известного американского ученого С. Хантингтона, что через дюжину лет якобы начнется третья мировая война между США и Китаем, последствия которой будут чудовищны для России, которая выступит на стороне Китая. По-видимому, выдвижение подобной концепции означает, что на место стратегического противника северного мира может быть «назначен» Китай. Однако очень сомнительно, что продолжение подобных поисков приведет к полному восстановлению политического влияния США (в частности, в Европе вряд ли будут серьезно воспринимать угрозу со стороны расположенного на столь далеком от нее расстоянии Китая).

   Наметившееся ослабление политического влияния США, о чем свидетельствуют примеры выступлений Германии, Франции, Японии и др., по-видимому, скажется и на экономическом влиянии США. К тому, что было отмечено по этому вопросу выше, необходимо добавить следующее.

   За превращением биполярного мира в однополюсный (как это утверждают многие эксперты), отражающим формально усиление роли США в мировой экономике и политике, на самом деле скрывается ослабление США. С одной стороны, ослабление Соединенных Штатов относительно, ибо США остаются сильнейшей державой мира, но разрыв между крупными странами и США сокращается из-за более быстрого роста экономического потенциала первых. С другой стороны, уменьшение влияния США на мировую политику связано с тем, что ликвидация основного противника ослабила внутреннюю дисциплину в западном мире и выявила скрывавшиеся ранее противоречия. В свою очередь, это усилило стремление к проведению самостоятельной политики. Иначе говоря, ликвидация политического фактора должна сократить чрезмерное влияние США до реальных размеров их потенциала. Разумеется, не может быть и речи о быстром падении роли США: по-видимому, процесс снижения их влияния затянется на несколько десятилетий.

   При этом не следует упускать основополагающую вещь: при нарастании различий между странами Севера, между его основными центрами - США, Западной Европой и Японией, все они в высшей степени заинтересованы в сохранении своего господствующего положения в системе международных отношений и значительно сильнее, чем когда-либо.

   Первый промышленный переворот, связанный с изобретением парового двигателя, привел к экстенсивному развитию экономики стран Европы и Соединенных Штатов. Естественно, что эти государства были сосредоточены на внутренних проблемах, и мировая система была достаточно стабильной в 20 - 70-х годах XIX века. Внешнеполитические столкновения в целом не играли определяющей роли (конечно, для конкретных стран происходили относительно знаковые события - как Крымская война для России).

   Энерго-сырьевая база оказалась недостаточной для эндогенного развития в последней четверти века, происходили перманентные кризисы. Особенно эти процессы усилились с началом второй фазы промышленной революции - после изобретения электромотора и двигателя внутреннего сгорания (25). Начался новый виток колониальной экспансии, расширение зон влияния и как итог - первая мировая война. Вторая мировая война стала как бы продолжением первой, поскольку технологическая революция продолжалась вплоть до начала 70-х годов ХХ века. Биполярная система, сложившаяся в 40-х годах, наличие оружия массового поражения воспрепятствовали серьезным внешнеполитическим столкновениям.

      В течение последней четверти века на Севере стала появляться новая экономическая формация, получившая названия «постиндустриальной», «постэкономической», «информационной» (26)  и т. д. В развитых государствах в 70-90-х годах наблюдалась структурная перестройка экономики, возникло новое взаимодействие производства, науки и информатики, опережающими темпами росла сервисизация и интернационализация экономики, повышалось значение инвестиций в «человеческий капитал». Эти изменения создавали общий фон для размывания и перестройки общих закономерностей капитализма, его перехода в новое общество.

   Ныне на Севере происходит изменение и сужение сущности товарного обмена, частичное замещение рыночных импульсов, ограничение частной собственности как за счет обобществления и развития государственной, кооперативной и общественной собственности, так и замещения ее индивидуальной или личной. Происходит формирование сегодня нового типа хозяйственной активности человека и отход от прибыли как главной и единственной мотивации производства (27). Общество Севера достигло небывалого уровня процветания.

   Одновременно нельзя не заметить еще одного обстоятельства. Происходит обвальное сокращение физического производства в странах Севера (28) . В них обеспечен весьма высокий уровень развития инфраструктуры и сельского хозяйства, они заняли практически монополистическое положение в сфере информатики, но промышленное производство постоянно сокращается. В 1820 г. на долю США, Западной Европы, Канады и Австралии приходилось 25% общемирового национального продукта, а на долю Азии - 58%. В 1950 г. цифры были обратными: на Запад приходилось 56% мирового дохода, а на Азию - 19%. Уже в 1992 г. доля Азии составила 33%, а Запада - 45%  (29). В соответствии с прогнозами Института Международного развития Гарвардского университета, сделанными уже после начала “азиатского кризиса” 1997 г., к 2025 г. на Азию придется 55-60% общемирового валового национального продукта, а на Запад - 20-30%  (30) . Однако некоторые эксперты утверждают, что уже сейчас на Азию приходится 60% физического производства.

   Север сделал упор на сфере услуг и развитии финансового капитала. Достаточно отметить, что вся мировая торговля в 1995 г. составляла 5 трлн. долл., а движение капиталов через границы - 250 трлн. долл. (в 50 раз больше). Этот спекулятивный капитал превышал прямые иностранные инвестиции (380 млрд. долл.) в 650 раз (31). Подобная ситуация вполне может привести к мировому экономическому кризису.

   Для сохранения благосостояния своего общества, для избежания внутренних потрясений Северу крайне необходимо полное открытие экономик переходных и развивающихся стран для движения финансов и товаров (при отсутствии свободного перемещения труда). Столь высокий уровень развития Севера в значительной степени определяется неравноправным положением развивающихся стран в мировых экономических отношений в разных сферах (так, свои экологические проблемы Север, например, решает, в первую очередь, за счет выноса в страны Юга трудоемких, энергоемких и “грязных” производств).

   В сохранении статус-кво заинтересованы все без исключения страны Севера. Осознание этого произошло, видимо, лишь в последнее время. Можно предположить, что совместные военные действия Севера в 1999 г. в Югославии, Ираке и Индонезии объясняются именно стремлением сохранить свое лидирующее положение любыми методами. Три указанных страны, замечу, представляют регионы (Восточная Европа, Ближний Восток, Юго-Восточная Азия), которые могли бы бросить вызов господству Севера. Крайне важно и то, что эти страны представляют цивилизации, во многом противоположные западной: православную и мусульманскую. Более того, трудно отказаться от впечатления, что военные акции против Югославии и Индонезии были в определенной степени направлены и против конфуцианской цивилизации (бомбардировка китайского посольства в Белграде, наличие большого массива этнических китайцев в Индонезии).

   Осуществление информационной революции на Севере вызвало новый этап их внешней политики: значительное число развивающихся стран попадает в «серую зону», совершенно не интересную для развитых государств; а на остальной территории земного шара Север будет использовать все методы, включая силовые, для обеспечения своего доминирования.

   Крупнейшие страны Юга, в первую очередь, Китай и Индия, пока плохо вписываются в новую систему международных отношений. Их быстрый экономический прогресс стал особенно заметен на фоне замедления темпов роста и кризисных явлений в ряде новоиндустриальных стран. Это может означать наличие более благоприятных предпосылок для внутренних ускорений, чем форсирования участия в мирохозяйственных связях. При основных технико-экономических индикаторах, на порядок отличающихся от характеристик материального производства и сферы услуг в развитых странах, Китай и Индия добились состояния, устойчивого в стадиальном и социально-политическом отношении - с достаточным ресурсным обеспечением провозглашенных целей развития и перспективой стабильного усиления в качестве самостоятельных центров силы.

   России было бы важно осуществление коренного разворота к освоению внутреннего рынка, к резкому повышению роли государства в экономической сфере, к традиционным цивилизационным ценностям. Но страна на настоящем этапе не в состоянии идти по пути своих южных соседей. Возвращение на путь основной опоры на эндогенные источники развития не может быть моментальным. Автаркия, полное отъединение от Севера, отказ от восприятия любых инноваций лишь усугубит социально-экономическую и политическую обстановку в стране. В то же время Север не заинтересован в полномасштабной и партнерской интеграции России в свои структуры. Пребывание в положении периферии Севера, с перекачкой туда всевозможных ресурсов (сырья, финансов, наиболее квалифицированной рабочей силы и т. д.), тем временем будет вести к постепенной деградации страны. Таким образом, учитывая свои крайне ограниченные силы, Россия должна не бросать вызов Северу и не соглашаться безропотно на роль его сырьевого придатка, а поэтапно разрабатывать свою стратегию, направленную на развитие человеческого потенциала и наукоемкого производства, что является магистральным путем современной экономики, адаптацию необходимого опыта Севера, завоевание благоприятных внешнеполитических и внешнеэкономических условий.

   К концу второго тысячелетия стало понятным, что биполярный или однополюсный мир не соответствуют культурно-цивилизационным реалиям и отличиям стран мира. Вместе с тем многие западные теории стремятся объяснить настоящее и будущее мироздания как прогрессирующую унификацию экономических и политических изменений в направлении заранее заданной европоцентристской “идеальной модели”. Подобное желание характерно для западного сообщества, начиная еще со времен колонизации. При этом единая цивилизация мыслилась со стиранием всех чужеродных цивилизационных особенностей, в том числе и у стран, близких к западной цивилизации, таких как Россия.

   В принципе Запад и СССР в то время действительно могли навязать создание одноцивилизационного мира. Авторы теории конвергенции подробно раскрыли технологические основы возможности постепенного сглаживания различий между капиталистической и социалистической системами. Существовала также и база для их сближения по таким параметрам, как характер собственности на средства производства и политического строя. В середине 50-х годов Советский Союз начал постепенно отходить от чисто коллективистских основ, навязанных стране правящим режимом. Произошли также как отказ от массовых репрессий, так и определенный возврат к традиционным нормам, принципам и ценностям (например, “Моральный кодекс строителя коммунизма” - часть Программы КПСС, принятой в 1961 г. - удивительным образом напоминает библейские заповеди). В середине 60-х годов планировалось осуществление радикальных социально-экономических преобразований, включающих внедрение элементов рыночной экономики.

   В свою очередь, Октябрьская революция вынудила правящие элиты Запада самым существенным образом скорректировать внутренний курс в сторону социально ориентированного развития. Фактически до середины 50-х годов западные власти действовали с большой оглядкой на Советский Союз, и именно этим объясняется принятие законов о 8-часовом рабочем дне, отпусках, пособиях по безработице, о компенсации за несчастные случаи. Чистый “частный капитализм” был заменен “рыночно-государственным” (32).

   Если это было вызвано целенаправленной и продуманной политикой правительств западных стран - в ответ на вызов Октябрьской революции, то советская система была (помимо всех прочих факторов) стихийной неосознанной попыткой использовать преимущества коллективистской модели ряда государств Юга (дисциплина, массовость, покорность верхам, приоритет социоцентричности и т. д.).

   В середине века совокупной мощи двух блоков хватило бы на навязывание своей модели всему Югу без исключений. Конвергенция не состоялась, произошел лишь коллапс советского блока, а к этому времени, то есть к концу XX века, мир дальше отошел от единой цивилизации, чем это было в его начале (33) .

   В течение длительного времени Север навязывал всему миру концепцию, что модернизация, ускоренное социально-экономическое развитие возможно только на путях четкого следования его собственному пути. Западное сообщество полагало, что непреходящие ценности - это западная демократия и рыночная экономика, а советский блок - советская система и централизованная экономика. Крах последнего доказал несостоятельность последнего утверждения, но отнюдь не показал справедливость первого.

   Весь опыт социально-экономического развития развивающихся стран четко демонстрирует, что наибольших успехов достигают те страны, которые в наибольшей степени используют достижения и опыт Севера, при использовании и строгом учете цивилизационных особенностей.

   Восточноазиатские страны добились колоссальных экономических успехов именно благодаря тому, что они отнюдь не буквально воспринимали западный путь. Эти государства совершили прорыв в условиях существования авторитарных режимов, с существенными элементами тоталитаризма. Трудно не заметить колоссальные отличия японской модели от западной в плане организации и политической, и экономической, и социальной жизни. Тайвань, где за полвека доход на душу населения увеличился более чем в 120 раз (34), не только полностью отверг “коммунистическую”  систему (35), но и отказался от большинства основных элементов западной демократии.

   Для азиатских гигантов (Китая и Индии) характерны различные модели развития. Китаю свойственен более традиционный путь, близкий к четкому коллективистскому вектору. Возможно, этим объясняется довольно легкое приобщение китайского общества к социалистическому опыту. Вместе с тем в 50-е и особенно в 60-е годы китайские руководители выбрали модель, не соответствующую традиционным нормам. Отказ Китая от обычной эволюционности и стремление революционными радикальными действиями (“Большой скачок” в 1958-1960 гг., начало “культурной революции” в 1968 г.) обеспечить прорыв страны вызвали лишь огромные потрясения, потерю людских и материальных ресурсов и замедление экономического развития. Возврат же Китая на более традиционный путь в 80-е годы (отказ как от радикализма, так и от слепого копирования западных политических систем; проведение определенных рыночных реформ в условиях сохранения контроля единого центра над основными рычагами управления страной) за одно десятилетие позволил ему выйти на второе место в мире по экономическому потенциалу.

   Для индийской цивилизации свойственен срединный путь далекий от чисто коллективистского и индивидуалистского векторов (подобное развитие в целом свойственно и российской цивилизации). Именно определенная близость к западной цивилизации по подходу к фундаментальным проблемам и позволила Индии установить политическую систему, которая по сравнению со странами Юга наиболее соответствует большинству западных параметров. В условиях низкого уровня социально-экономического развития в Индии не могли бы прижиться элементы западной демократии, если бы они уже не были заложены в комплексе национальных ценностей (так, три тысячи лет назад в Индии существовали “панчаяты”, самоуправляющиеся общины, в дела которых государство практически не вмешивалось). Вместе с тем для Индии характерны и существенные отличия, что дает основание многим экспертам причислять страну к “авторитарно-парламентскому” типу  (36). Социально-экономическое развитие Индии показывает, что и на срединном пути, если он соответствует цивилизационным характеристикам общества, можно добиваться существенного прогресса.

   Любая попытка слепо копировать чужую модель приводит к серьезнейшим последствиям. Так, в период правления Реза Пехлеви Иран был “витриной” западной модернизации. К 1979 г. Иран добился существенного прогресса по макроэкономическим показателям, но все это сопровождалось ухудшением материального положения и статуса огромного числа крестьян, рабочих и значительных слоев мелкой буржуазии, которых, к тому же, пытались лишить традиций в повседневной жизни. Это и предопределило победу иранской революции.

   Анализ ситуации в современном Иране также свидетельствует о возможности прогресса на базе строгого учета цивилизационных особенностей. Исламская республика Иран провозглашает наибольшее неприятие западной и христианской цивилизации. После краха шахского режима США были объявлены “Большим Сатаной”, а СССР - “Меньшим”. До сих пор лидеры Ирана заявляют о неизбежности краха западной цивилизации. Именно ИРИ свойственно неприятие всего “северного опыта”: американского, европейского и советского. При этом статистика ООН показывает удивительную вещь: именно после установления теократического правления, господства исламских законов и отказа практически от всего, связанного с европейскими нормами, Республика добилась весьма впечатляющего прогресса в развитии человеческого потенциала. В исламском Иране, по сравнению с шахским, ожидаемая продолжительность жизни поднялась с 50 лет до 67,7; коэффициент младенческой смертности (на 1 тыс.) упал со 169 до 34; доля населения, имеющего доступ к доброкачественной воде возросла с 51% до 84%, удельный вес детей с пониженной массой тела уменьшился с 43% до 16%; уровень грамотности повысился с 29% до 66%; а число учащихся всех уровней (в возрасте от 6 до 23 лет) выросло с 45% до 61%. На образование в Иране тратят 4,6% от валового национального продукта, что равно аналогичному показателю в Японии и превышает его в России, Люксембурге, Чехии (37).

   Представляется, что крайне усилившаяся взаимозависимость мира касается прежде всего экономических и политических реалий. Эндогенные процессы, особенно в культурно-цивилизационной сфере, отличаются все большим своеобразием. Часто обращается внимание на поверхностные факторы. Действительно, мода и вкусовые привычки молодежи едины почти во всем мире. Европейский деловой стиль характерен для бизнесменов любой национальности. Практически нет стран, где не проводились бы выборы в законодательные органы, внешне соответствующие западным демократическим принципам. Однако на глубинном уровне в очень многих регионах нет сходства по существу с тем, что принято считать едиными базовыми нормами западной демократии.

   Подобная ситуация ведет к потере четких ориентиров и у северного сообщества, нередко затрудняющегося определить, какие страны и регионы Юга в реальности соответствуют представлениям о демократии. Эта проблема решается крайне просто: “демократическими” и “идущими к демократии” либо “недемократическими” и “тоталитарными” объявляются страны в зависимости от соответствия их парастратегии интересам северного сообщества. Для примера можно взять посткоммунистическое пространство. Расстрел танками парламента в России в 1993 г. был встречен с молчаливым одобрением, а разгон законодательного органа в Белоруссии вызвал непрекращающиеся обвинения в установлении тоталитарной системы. Особо следует выделить вопросы самоопределения. Международное право признает и право наций на самоопределение и территориальную целостность государств, что дает возможность широко использовать двойные стандарты, демонстрируя приверженность то одному, то другому тезису. С одной стороны, Нагорный Карабах, Приднестровье и Абхазия - незаконные образования для мирового сообщества, а их лидеры - террористы и сепаратисты. Полагают, что азербайджанские, грузинские и молдавские власти были вправе уничтожать детей, женщин и стариков на бунтующих территориях (то, что для армян все это было продолжением чудовищного турецко-азербайджанского геноцида, осуществляемого уже более века, - вообще не принимается во внимание). С другой стороны, действия югославских властей по недопущению раскола своей территории моментально были объявлены преступными. Еще любопытнее - это реакция Севера на действия сербов в Боснии и Герцеговине. Выяснилось, что хорватам, словенцам и другим можно было выйти из состава Югославии, но сербам в Боснии это не позволительно. Теперь настал черед Косово: все больше специалистов и политиков Севера не будут возражать против выделения этого края из состава Сербии. НАТО воевало с сербами за нарушения прав босняков, хорватов и албанцев. Но практически никто в Европе и США не заметил уничтожения десятков тысяч мирных сербов в Хорватии, Боснии и Косово.

   Двойные стандарты, простое перечисление которых в данной работе невозможно, широко распространены уже и в работах политологов. Фактически это является признанием невозможности существования единой мировой цивилизации и того, что Север стремится не приблизить “конец истории”, а обеспечить свои интересы.

   Наступление европейской техники, науки, образования и массовой (американизированной) культуры в настоящий момент не ведет к созданию одноцивилизационного мира, а напротив, вызывает на Юге своеобразную реакцию отторжения. Последняя может принять форму исламского фундаментализма, африканского негритюда, воинствующего индуизма и прочее. Даже в Японии происходит оживление традиционных религиозно-культурных представлений.

   Конец века принес настоящий религиозный ренессанс. Растет число исламских государств. Возникают и воинствующие течения в буддизме, индуизме и местных культах Африки. Результатом является обострение обстановки в ряде регионов. Представляется, что религиозный рост во многом связан с новыми тенденциями в жизни человека. Необычайное усложнение современной жизни, невероятное ускорение всех процессов, начиная от скорости передвижения до скорости получения информации, “сжатие” земного шара благодаря электронным средствам связи, возрастание объема информации в геометрической прогрессии и т. д. ставят в тяжелейшее положение человека как биологическое существо. Он оказался не готов так быстро адаптироваться: в этих областях за ХХ век произошло больше перемен, чем за весь предыдущий исторический период (38). В результате человек вновь, чисто подсознательно, стремится к определенной изоляции от чужеродных элементов и к единению с духовно близкими. Религия же в наибольшей степени отражает духовную близость (или отчужденность) регионов, стран, наций и групп населения, поскольку именно в ней отражены основные цивилизационные особенности тех или иных этносов и национальностей.

   При анализе возможности формирования одно- или многоцивилизационного мира следует учитывать еще одно обстоятельство. Как уже отмечалось, этноконфессиональные и территориальные конфликты, низкий уровень доходов и огромная незанятость порождают массовую эмиграцию (зачастую нелегальную) с Юга на Север, которая в обстановке постепенно ужесточаемых ограничений в развитых странах во все большей степени приобретает нелегальный или полулегальный характер. Занятые преимущественно неквалифицированным или малоквалифицированным трудом, проживая сравнительно компактными группами, они поддерживают тесные земляческие, конфессиональные и прочие связи, что способствует сохранению традиционных взглядов и подходов. Иными словами, принесенные с собой цивилизационные особенности сохраняются и в европейско-цивилизационных условиях, порождая новые конфликтные ситуации.

   Западному сообществу вследствие интенсивной иммиграции лиц - носителей других культур грозит потенциальная культурная конфронтация. В европейских странах доля иностранцев в населении возросла с 1980 г. по 1990 г. в Австрии - с 3,7% до 5,3%, Дании - с 2% до 3,1%, Германии - с 7,2% до 8,2%, Люксембурге - с 25,8% до 27,5%, Нидерландах - с 3,7% до 4,6%, Швейцарии - с 14,1% до 16,3%. В 1990 г. доля иностранцев в населении Бельгии составляла 9,1%, Франции - 6,4%, Великобритании - 3,3% (39). При этом речь идет о “новых” эмигрантах, тогда как значительная часть “старых” эмигрантов уже натурализовалась в европейских государствах.

   Резко меняется расовый состав в США. Если в 1950 г. “белое” ядро американской нации составляло около 90% населения, то в середине 90-х годов - 75%, а по прогнозам на середину следующего века его доля уменьшится до менее 50% (40).  Предполагается, что доля испаноязычных американцев увеличится до 25%, чернокожих - до 14%, а азиатов - до 8% (41). Уже к 2000 г. 38% жителей Нью-Йорка будут “новыми” эмигрантами. Если в 1990 г. 490 тыс. ньюйоркцев были азиатского происхождения, то в 1996 г. - 630 тыс. Сейчас в городе проживает почти 2 млн. выходцев из Латинской Америки и 1,9 млн. - из Африки. Соответственно продолжает падать доля белого населения (в 1990 г. - 43%, в 1996 г. - 38,5%) (42). Помимо цивилизационного разлома внутри западных обществ данные факторы способствуют и росту христианского фундаментализма и появлению дополнительных возможностей для укрепления партий радикального толка.

   Следует отметить еще одну проблему, связанную с возможностью формирования одноцивилизационного мира. В последнее время стали возникать «серые зоны», за которые основные мировые центры не желают (либо не могут) брать никакой ответственности. Увеличивается количество наименее развитых стран. В условиях противостояния двух “общественно-политических систем” сверхдержавы считали весь мир местом своих жизненных интересов и стремились к вытеснению противника из любой, самой далекой и отсталой страны. Однако провоцирование военных действий, как правило, не входило в задачи сверхдержав, которые, напротив, обычно сдерживали наиболее агрессивные устремления своих союзников. Более того, желание упрочить свое положение вело к оказанию массированной экономической помощи странам Юга. Крах биполярной системы резко снизил заинтересованность Севера к утверждению в тех государствах, которые не занимают важного места в геоэкономике и геополитике (“Восток” уже просто и не имеет таких возможностей). В результате, с одной стороны, стал усыхать поток материальных средств, направляемых в наименее развитые страны, а с другой стороны, практически не оказывается противодействие внутренним конфликтам. Мировое сообщество устраняется от какого-либо воздействия на внутриполитические события в подобных странах. Попытки вмешательства (как в Сомали) заканчиваются неудачей, поскольку выяснилось, что в новой глобальной ситуации никто не готов к существенным финансовым затратам и гибели своих граждан ради прекращения гражданских войн в странах, не занимающих высокого места в приоритетах внешней политики ведущих государств. Существуют и другие факторы: формирование новых механизмов экономического развития, основанных на наукоемких технологиях, стимулирует экономический изоляционизм передовых стран. Сами же развивающиеся страны не в состоянии обеспечить своего развития, а сужение экономической базы в условиях неустоявшихся институтов, наличия особо сильных этнонациональных, религиозных и прочих противоречий часто приводит к переходу существующих конфликтов в вооруженную фазу (Ангола, Афганистан, Йемен, Кампучия, Конго, Мозамбик, Руанда, Сомали, Эфиопия и т. д.). Массовые разрушения еще больше отбрасывают эти страны назад. В результате здесь сохраняются широкие возможности для сохранения архаических способов производства и традиционных идеологий.

   В последнее время стали нарастать цивилизационные отличия различных регионов мира, и на Юге отчетливо прослеживается тенденция к отчужденности от многих ценностей европейской цивилизации. Движение к многополюсности, отсутствие жесткого давления со стороны двух блоков (“Запада” и “Востока”), экономический подъем многих азиатских и латиноамериканских государств создали дополнительные возможности для большего проявления цивилизационных разнообразий.

   Культурологические факторы, наряду с экономическими и политическими, определяют регионализацию как ведущую тенденцию мирового развития, и наиболее вероятен переход мировой системы именно к многополярному и многоцивилизационному миру, с усилением интеграции внутри регионов и проявлением противоречий между регионами - цивилизационными, экономическими, политическими и иными. Создание многополярного и многоцивилизационного мира, по-видимому, является основным магистральным путем современного общества. Бесспорно, в мире существует и тенденция к созданию сложной системы межгосударственных отношений, построенной на общности экономических и политических интересов, а равно как и на осознании заинтересованности в снижении остроты «общечеловеческих» проблем (экология, демография, «третий мир», предстоящая нехватка продовольствия и сырьевых ресурсов), но она проявляется, скорее, в виде деклараций о намерениях.

   В условиях усилившейся тенденции к регионализации и необходимости учета цивилизационных особенностей совершенно особое значение для России стало играть постсоветское пространство. Успешное сотрудничество со странами региона может позволить решить многие проблемы как безопасности, так и развития.
 

1) Так, в 1995 г. все 30 основных вооруженных конфликтов в мире (к ним относятся те столкновения, которые повлекли за собой гибель более 1000 человек) пришлись на данную категорию (R. Paris. Peacebuilding and the Limits of Liberal Internationalism. - “International Security” (Harvard University, Cambridge, MA), vol. XXII, № 2, Fall 1997, p. 54).
2) В этом плане можно полностью согласиться с тезисом, что в ближайшие 10-15 лет России большая война не угрожает.
3) S. P. Huntington. The Erosion of American National Interests. - “Foreign Affairs”, vol. 76, № 5, Sept. 1997, pp. 44-47.
4) Следуя логике С. Хантингтона, Индонезия, в начале 1998 г. отказавшись от многомиллиардной помощи МБРР и Японии, вступила в третью фазу “гегемонизма”.
5) J. S. Nye, Jr. The Case for Deep Engagement. - “Foreign Affairs”, vol. 74, № 4, July - August 1995, p. 98.
6) J. Stremlau. Clinton’s Dollar Diplomacy. - “Foreign Policy”, № 97, Winter 1994/95, pp. 18-35.
7) M. Mastanduno. Preserving the Unipolar Moment. Realist Theories and U.S. Grand Strategy After the Cold War. - “International Security” (Cambridge), vol. XXI, № 4, Spring 1997, pp. 77-78.
8) Джон Нэсбитт отмечал в этой связи: “Все мы серьезно недооценивали масштабы того страха перед Советским Союзом, который сплачивал западный альянс воедино” (J. Naisbitt. GlobalParadox. New York, «Avon Books», 1995, p. 45).
9) S. P. Huntington. The Erosion of American National Interests..., pp. 48-49.
10) См. А. М. Шлезингер. Циклы американской истории. М., 1992, с. 71.
11) В. И. Пантин. Циклы и ритмы истории. Рязань, “Аракс”, 1996, с. 43.
12) F. F. Clairmont. The Transitional Gulag. Reflections on Power Inc. - “Economic and Political Weekly” (Mumbai), vol. XXXII, March 1-14, № 9-10, 1998, pp. 449-452.
13) В 1995 г. Франция уже пошла на беспрецедентный шаг и выслала 5 сотрудников ЦРУ из страны, обвинив их в попытке вербовки французских служащих, работающих над проблемами переговоров в ГАТТ по вопросам телекоммуникаций.
14) На 1998 г. цифры военного бюджета были такими же - 255 млрд. долл. (L. Wayne. Arms Makers Keep off Pentagon. - The Hindu (New Delhi), 16.03.1998, p. 10).
15) E. Gholz, D. G. Press, H. M. Sapolsky. Go home, America: The Strategy of Restraint in the Fare of Temptation. - “International Security”, vol. XXI, № 4, Spring 1997, p. 5.
16) M. Mastanduno. Preserving the Unipolar Moment..., pp. 49-88.
17) Excerpts from Pentagon’s Plan: Prevent the Reemergence of a New Rival. - New York Times, 08.03.1992, p. A14.
18) Официальные представители США, естественно, не высказываются об американо-японских отношениях в подобных терминах, но американские исследователи и журналисты бывают довольно откровенными. Так, Эдвард Линкольн следующим образом сформулировал задачи США: агрессивно (по содержанию) и осторожно (по форме) требовать от Японии открытия для США ее внутреннего рынка; яростно сопротивляться любым шагам Японии, которые могут привести к созданию азиатского экономического блока без участия США; поощрять Японию к более активной деятельности в рамках основных международных институтов; удерживать Японию от участия в международной военной деятельности; подталкивать Японию к участию в мирных операциях ООН и посреднической деятельности по вопросам, не находящимся на уровне кризиса; крайне настойчиво требовать от Японии увеличить вклад в гуманитарной сфере (E. J. Lincoln. Japan’s New Global Role. Wash., «The Brookings Institution», 1993, pp. 242-243).
19) См., например, J. S. Nye, Jr. The Case for Deep Engagement...
20) См. Yoichi Funabashi. Japan’s International Agenda for the 1990’s. - Japan’s International Agenda. Ed. by Yoichi Funabashi. New York, «University Press», 1994, pp. 1-27.
21) S. Radelet and J. Sachs. Asia’s Reemergence. - “Foreign Affairs”, vol. 76, № 6, Nov. - Dec. 1997, p. 52.
22) См. R. J. Art. Why Western Europe Needs the United States and NATO. - “Political Science Quarterly”, vol. 111, № 1, Spring 1996, pp. 1-39.
23) См., например, G. Livingston. Life After Kohl? We’ll Always Have Germany. - “Foreign Affairs”, vol. 76, № 6, Nov.-Dec. 1997, pp. 2-7.
24) M. Feldstein. EMU and International Conflict. -”Foreign Affairs”, vol. 76, № 6, Nov. - Dec. 1997, p. 73.
25) Подробнее см. Г. К. Широков. Социально-экономическое развитие. Запад - Восток. М., «Институт востоковедения» (в печати).
26) См., например, В. Л. Иноземцев. За десять лет. К концепции постэкономического общества. М., «Академия», 1998; Новая постиндустриальная волна на Западе. Антология. М., «Академия», 1999.
27) Более подробно см. Г. К. Широков, С. И. Лунев. Россия, Китай и Индия..., с. 50-69.
28) См. Л. Ларуш. Физическая экономика. М., «Научная книга», 1997.
29) A. Maddison. Monitoring the World Economy, 1820-1992. Paris, «Organization for Economic Cooperation and Development», 1995, pp. 226-227.
30) S. Radelet and J. Sachs. Asia’s Reemergence..., p. 46.
31) A. Ghosh. Capitalism, Nation State and Development in a Globalized World. - “Economic and Political Weekly”, vol. XXXII, № 9-10, 01-14.03.1997, p. 685.
32) Доля государственных расходов в ВВП/ВНП с 1913 г. по 1990 г. возросла в США  с 6,5% до 36%, в Великобритании - с 10% до 44%, во Франции - с 12% до 51,4%, в Германии - с 10% до 43,7%, в Италии - с 9,5% до 49,3% (В. А. Мельянцев. Восток и Запад во втором тысячелетии: экономика, история и современность. М., «Московский университет», 1996, с. 148). Данный процесс продолжился и в последнем десятилетии века. Из стран Севера только в Британии произошло сокращение этого показателя в 1998 г. по сравнению с 1980 г. (The Thing that Won’t Go Away. - A Survey of the New Geopolitics, «The Economist», London, № 8130, 31.07.-06.08.1999, p. 8). Интересно отметить, что в России в 90-е годы эта цифра сократилась с 48,7% (1992 г.) до 18,4% (1997 г.) (С. Глазьев. Самый слабый бюджет последних лет. - Независимая газета, 21. 10. 1997, с. 4).
33) Попытка СССР не удалась, теперь наступает очередь Запада постараться показать, что его индивидуалистская модель не уступает коллективистским (весьма различным) типам развития государств Юга. При этом весьма сомнительно, что индивидуалистская мораль сможет преодолеть коллективистскую психологию в этих странах.
34) П. К. Чанг. Краткое изложение опыта экономического развития Китайской республики на о.Тайвань. М., «Академия», 1999, с. 2.
35) К “социализму” на Тайване отношение достаточно терпимое, так как он является частью трех “народных принципов” Сунь Ятсена.
36) См., например, Эволюция восточных обществ: Синтез традиционного и современного. М., «ГРВЛ», 1984.
37) Доклад о развитии человека за 1996 г. - Программа развития ООН. Нью Йорк, «Оксфорд Юниверсити пресс, Инк», 1996, с. 144, 148, 158, 164, 192.
38) См. A. Toffler. The Future Shock. N.-Y., 1970.
39) Trends in International Migration. Paris, «OECD, SOPEMI», 1992, p. 131.
40) Ю. Нерсесов. Этническая мина под западной цивилизацией. - Санкт-Петербургские ведомости, 30. 12. 1995.
41) U.S. Bureau of Census. Population Projections of the United States by Age, Sex, Race, and Hispanic Origin: 1995 to 2050. Washington, 1996, pp. 12-13.
42)  “Monthly Public Opinion Surveys” (New Delhi), vol. XLIII, № 4, January 1998, p. 44.