Как отмечалось, в основе расформирования Советского Союза лежало представление о том, что отделившись от других республик, Россия сможет избавиться от непосильного финансового бремени. В конце 80-х годов субсидии другим республикам превышали 50 млрд. долл. По расчетам Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, сложившаяся в СССР система межреспубликанских экономических отношений включала передачу Россией другим республикам 6,6% своего национального дохода. В то же время, по данным Международного Валютного Фонда, в 1991 г. дотации из общесоюзного бюджета составляли 44% бюджета Таджикистана, 42% - Узбекистана, 34% - Кыргызстана, 23% - Казахстана, 22% - Туркменистана (1). Некоторые исследователи считают даже эти цифры заниженными. Так, по Кыргызстану дается цифра в 62,5% (2). По словам А. Акаева, все 70-80-е годы Кыргызстан получал прямые ежегодные субсидии на уровне 10% ВВП, а в 1991 г. - 13%. А общие субсидии (включая косвенные) он оценивает в размере 30% ВВП (3). Прямые централизованные дотации Узбекистану к началу 90-х годов составляли 20% ВВП республики, не считая скрытого субсидирования за счет несоответствия внутренних цен мировым (4).

   Предполагалось, что к тому же Россия сможет избежать демографического давления (к концу XX века численность славян в бывшем СССР за столетие возросла вдвое, а народов Центральной Азии и Закавказья - вчетверо, причем этот процесс имел тенденцию к геометрической прогрессии (5)); использовать в своих интересах весь производственный и научно-технический потенциал и на этой основе ускорить темпы экономического роста. Наконец, инициаторы развала СССР хотели избежать традиционалистских влияний на общественно-политические процессы в обществе и ускорить переход к “открытой” политической системе  и правовому государству. Этими постулатами руководствовалась и внешняя политика России в 1991 - начале 1993 гг.

Практические действия России (подписание Беловежских соглашений за спиной центральноазиатских стран, начало радикальных экономических реформ без какого-либо согласования с ними, ориентация внешней политики исключительно на Север, создание отдельных вооруженных сил и т. п.) наглядно показали, что и после распада Советского Союза “демократы” по-прежнему считали Центральную Азию бесперспективным регионом с точки зрения как ближайших, так и долгосрочных интересов России. «Изоляционистский» курс нередко сопровождался пренебрежительной, а то и откровенно расистской риторикой в отношении центральноазиатской цивилизации как принципиально неспособной к экономической и политической трансформации в направлении западных моделей.

На протяжении 1992 г. российская внешняя политика почти демонстративно игнорировала центральноазиатские государства; по всей видимости, ее авторы исходили из того, что тесные политические, экономические и военно-стратегические отношения со странами региона могут оказаться препятствием для скорейшей интеграции России в западные структуры (6). Многие круги российской элиты не разделяли подобные воззрения, но именно “атлантисты” определяли внешнюю политику России на том этапе.

По мере ослабления позиций «атлантистов» в стране все большую роль стали играть иные внешнеполитические концепции. К середине 90-х годов существовали, по крайней мере, пять концепций внешней политики России, пять основных форм идентичности, определявших отношение России к постсоветскому пространству.

   Первая - узконационалистическая (идентификация России в ее нынешних границах, отказ от различий между «ближним» и «дальним» зарубежьем) - разделялась (с теми или иными отличиями) демократическими направлениями политической элиты и общественного мнения. Вторая - противоположная, отстаиваемая преимущественно коммунистами, предполагала воссоздание СССР как некоего союза равноправных республик (по-видимому, и с восстановлением практики субсидий). Третья концепция, разрабатываемая главным образом различными националистическими силами (некоторые влиятельные силы внутри национал-патриотического лагеря отстаивали идеи федеративного объединения только четырех субъектов - России, Белоруссии, Украины и Северного Казахстана), предусматривала создание союза неравноправных субъектов: коль скоро Россия вынуждена субсидировать других субъектов объединения, она должна и политически доминировать в нем. Существовала также либерально-космополитическая концепция (восстановление СССР в форме евразийского союза), “озвученная” президентом Казахстана Н. Назарбаевым в марте 1994 г. Последним было обозначено пятое течение (назовем его условно “национально-либеральным”), полагавшее целесообразным добровольное (на основе референдума) объединение ряда бывших республик, включая Россию, в федеративное государство на основе цивилизационно-культурной общности.

   В реальной политике России присутствовали все эти подходы, которые на каждом новом этапе выступали в различных комбинациях. Постоянная борьба этих представлений и стоящих за ними сил, менявшееся их влияние на исполнительную власть - все это  придавало большую подвижность российской политике, имело следствием отсутствие в ней четких тактических и стратегических ориентиров и целей в Центральной Азии. Стоит отметить: данные идеологемы господствовали (и господствуют) на элитарном уровне. Массовое сознание - весьма противоречиво, и в нем нередко “совмещаются” противоречащие друг другу идеи.

   С 1993 г. руководство России стало на словах увязывать свою политику с отношением центральноазиатских стран к русскоговорящему населению. Так, в ходе своего визита в Узбекистан, Таджикистан и Казахстан в ноябре 1993 г. А. Козырев заявил, что Россия готова выработать механизмы взаимовыгодного экономического сотрудничества, но в зависимости от положения русскоязычных. Российские власти опасались, что в случае переезда 8-10 млн. русских из Центральной Азии в Россию произойдет рост внутренней напряженности в стране и резкое усиление влияния радикальных националистов (естественно, что мигранты испытывают крайнюю неприязнь к автохтонам своей прежней родины и к руководителям России, виновным, по их мнению, в развале СССР). Однако, как будет показано ниже, никаких реальных шагов Россия так  и не предприняла.

Резкое недовольство центральноазиатских стран вызвало и их буквальное “выталкивание” из рублевого пространства в 1993 г. Россия выдвинула настолько жесткие условия нахождения в нем, что государства региона были вынуждены ввести собственную валюту (в России перевесили аргументы, что накачка рублями стран СНГ ведет к гиперинфляции в России). В 1994 г. Россия отказала Таджикистану в новом вступлении в рублевую зону. Известный российский специалист В. В. Наумкин отмечает, что «российское руководство выступило против поддержания более тесных экономических связей с центральноазиатскими странами из-за несовместимости экономической политики этих государств с российской, прежде всего, из-за большей роли, которую играет государство в данных странах (7)».

    Справедливости ради следует также признать, что, по крайней мере, некоторые из центральноазиатских государств сами содействовали распаду “рублевой зоны” в 1992 г., выделяя огромные рублевые кредиты своим предприятиям и, таким образом, сводя на нет антиинфляционную политику Российской Федерации. Кроме того, ряд политиков региона поспешили объявить экономические связи с Россией формой российского колониализма и грабежа природных ресурсов Центральной Азии; широкое распространение получило мнение о том, что другие государства смогут предложить Центральной Азии более выгодные условия экономического сотрудничества.

   В целом после потеснения “атлантистов” Россия все-таки осуществила ряд шагов, направленных на развитие политических и военно-политических связей. Особенно наглядно это заметно в Таджикистане. Спустя полгода после победы Э. Рахмонова Россия пошла на заключение с Таджикистаном Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи (май 1993 г.), центральный пункт которого гласит, что страны окажут друг другу необходимую помощь, включая военную, в случае агрессии против любой из них. Россия оказалась вовлеченной в таджикский конфликт. До этого оппозиция ограничивалась шантажом России в целях вывода ее войск (объявление “демократами-исламистами” русскоязычного населения заложниками во внутриполитической борьбе; захват русской школы в Душанбе, пленение члена российской делегации по оказанию Таджикистану гуманитарной помощи и т. д.). Россия была вынуждена пойти на переговоры с Ираном и Пакистаном для прекращения поддержки отрядам таджикской оппозиции, стала открыто угрожать Афганистану, чтобы не допустить атак против российских войск.

   Изменение позиции России по военно-политическим вопросам во многом было связано с давлением российского военного лобби, которое никогда серьезно не рассматривало возможность вывода всех российских войск на территорию России. В октябре 1993 г. была официально утверждена новая военная доктрина, согласно которой Россия может иметь военные базы за своими пределами и использовать военнослужащих для участия в миротворческих операциях на территории СНГ.

   Против усиления позиций России в Центральной Азии резко выступили (и выступают) представители демократических организаций, не только радикальных, но и умеренных. Так, один из лидеров движения «Яблоко» А. Г. Арбатов решительно осудил укрепление военно-политических связей России с Таджикистаном и отметил, что «Центральная Азия наименее важный субрегион для российских интересов на всем постсоветском геополитическом пространстве» (8).

   В июле 1993 г. боевики таджикской исламской оппозиции нанесли первый массированный удар по российским пограничникам (25 человек погибло). С этого периода ежегодные “весенне-летние” наступления непримиримой оппозиции неизменно приводили к человеческим потерям среди российских пограничников (9). Они к октябрю 1996 г. участвовали в 235 военных столкновениях на таджико-афганской границе (10). В сентябре 1993 г. главы государств СНГ приняли решение о формировании коалиционных миротворческих сил, которые были введены в Таджикистан уже в октябре.

   По мере укрепления влияния России в Таджикистане, стремления Э. Рахмонова опираться практически исключительно на нее, усиления в Таджикистане движения за вхождение в состав России, росло недовольство Узбекистана, Казахстана и Кыргызстана. Уже летом 1993 г. в целях ограничения активности России Н. Назарбаев предложил (а А. Акаев полностью поддержал) обратиться к Афганистану, Пакистану, Ирану, Турции и Саудовской Аравии, чтобы они непосредственно участвовали в процессе межтаджикского примирения. Узбекистан (наряду с Таджикистаном), наиболее опасающийся распространения фундаментализма, долгое время воздерживался от критики России, тем более, что МИД последней постоянно подчеркивал, что урегулирование кризиса в Таджикистане невозможно без участия Узбекистана (11).  В марте 1994 г. прошло первое совместное учение армий государств-участников Договора о коллективной безопасности - именно на территории Таджикистана с участием России, Узбекистана и Таджикистана. Но уже летом И. Каримов заявил о необходимости невмешательства во внутренние дела Таджикистана и предложил России придерживаться рамок Договора о военном сотрудничестве (12). Узбекистан стал также оказывать нажим на правящий режим Таджикистана, предлагая тому “поделиться властью” с оппозицией (13).

   Военно-политическое сотрудничество России и Таджикистана развивалось в целом по восходящей. Росла численность российских погранотрядов (в 1992 г. - 5 тыс. человек, в 1993 г. - 10 тыс., в 1994 г. - 16 тыс., в 1995 г. - 18 тыс. (14)). В конце 1997 г., правда, произошло сокращение их численности до 14,5 тыс. (15), что вызвало недовольство таджикских властей, рассчитывающих в своих противоречиях с Объединенной таджикской оппозицией (ОТО) и рядом региональных элит, в первую очередь, на поддержку российских военнослужащих (таджикская сторона даже оплачивает половину расходов, идущих на их содержание).

   Укрепление военных позиций России в Таджикистане вызывает крайнее настороженное отношение соседних республик. Коалиционные миротворческие силы же фактически прекратили свое существование. На первом этапе в КМС вошли российская мотострелковая дивизия (более 6 тыс. человек), узбекский  мотострелковый батальон (450 человек) и киргизский батальон (400 человек). В сентябре 1994 г. лидеры этих стран и Казахстана приняли решение о доведении численности миротворческих сил до 16 тыс. человек. Однако, напротив, в 1995-1997 гг. Кыргызстан вывел свой батальон из Таджикистана, а Узбекистан сохранил присутствие лишь одной роты (100 человек). От Казахстана в 1995 г. присутствовал один офицер в составе объединенного командования (16). В ноябре 1998 г. была выведена и узбекская рота. Таким образом, в КМС остались лишь российские военнослужащие (около 7 тыс. человек), которые осуществляют охрану 40 жизненно важных объектов, разминирование и содействие возврату беженцев (17) . Узбекистан вывел с территории Таджикистана и присланных ранее пограничников. В феврале 1999 г. из республики вернулся на родину и киргизский пограничный батальон (500 человек). Обращает на себя внимание, что Кыргызстан принял это решение без каких-либо консультаций со своими партнерами, поставив их просто перед фактом. В Таджикистане сохранилось присутствие лишь пограничников из Казахстана (18).

   Можно предположить, что решение властей Кыргызстана было принято не без воздействия Узбекистана, чья достаточно непоследовательная позиция связана с глубокими противоречиями между реальными опасениями по поводу распространения исламского радикализма на территорию республики из Афганистана и Таджикистана, а также крайнем недовольством политикой Э. Рахмонова и всесторонней поддержкой его со стороны России. В мае 1998 г. Россия, Узбекистан и Таджикистан заключили союз по борьбе с исламскими террористами, в октябре 1998 г. Б. Н. Ельцин и И. Каримов подписали в Ташкенте декларацию о всестороннем сотрудничестве трех стран (восьмая статья предусматривала право государств в случае совершения против них агрессии получать и предоставлять военную помощь друг другу) (19), но уже в ноябре Ташкент обвинил российские спецслужбы (прежде всего, ФСБ) в попытках обострить узбекско-таджикские отношения (оговорившись, что высшие руководители России не в курсе происходящего) (20)  , а российские войска - в участии подавления вооруженного мятежа в Ленинабадской области.

   В феврале 1999 г. И. Каримов принял решение о выходе страны из Договора о коллективной безопасности от 1992 г. (договор был подписан странами СНГ сроком на 7 лет в мае 1992 г. как раз в Ташкенте, и в 1999 г. решение о его продлении приняли лишь Россия, Белоруссия, Армения, Казахстан, Кыргызстан и Таджикистан).

   Таким образом, отчетливо заметна тенденция отказа центральноазиатских стран от многостороннего сотрудничества с Россией в военно-политической сфере, особенно у Туркменистана (следует учитывать статус республики, признанной ООН, как «нейтральное государство») и Узбекистана. Подобное сотрудничество в конце 90-х годах существовало в некотором виде лишь в сфере противовоздушной обороны. Уже к началу 1993 г. потенциал ПВО на внешних границах Центральной Азии (за исключением казахстанских, где сохранились зенитные комплексы, в том числе и новейшие, прикрывавшие весь юго-восток республики) был фактически равен нулю. В феврале 1995 г. центральноазиатские страны (включая Туркменистан) подписали с Россией соглашение о создании объединенной системы ПВО. Регулярно проводились совместные учения (так, в августе-сентябре 1998 г. 1000 военнослужащих из России, Казахстана, Кыргызстана и Белоруссии провели учения «Боевое содружество - 98», а в августе 1999 г. на учениях «Боевое содружество - 99» к ним присоединилась еще и Армения). Однако, как считает заместитель главнокомандующего ВВС России Ю. С. Бондарев, и по этому направлению Узбекистан и Туркменистан стали уклоняться от многостороннего сотрудничества, предпочитая идти на развитие связей исключительно с Россией (21). При этом несмотря на все противоречия в двусторонних отношениях между странами Центральной Азии они расширяют военно-политические связи друг с другом в рамках Центральноазиатского Союза, проводят совместные учения и т. д. (22)

   В ходе встречи глав СНГ в Ашхабаде (декабрь 1993 г.) центральноазиатские страны подписали с Россией двусторонние соглашения о военно-техническом сотрудничестве. Более того, Россия взяла на себя функции по охране границ Туркменистана (850 км границы с Афганистаном и 1600 км - с Ираном не считались внешними границами СНГ по причине особого подхода республики к членству в СНГ). До этого момента ее недокомплект пограничников составлял 40%, и Иран имел возможности прямого давления на Туркменистан (23). К концу десятилетия роль России по этому направлению также резко ослабла. Так, в мае 1999 г. А. Акаев подписал указ о создании пограничной службы Кыргызстана. Предполагается, что в погранслужбе будет 2800 человек и к 2005 г. будут закончены работы по обустройству границ с другими центральноазиатскими странами. Российские пограничники смогут служить в Кыргызстане, но лишь по индивидуальным контрактам. В Кыргызстане сохранится лишь оперативная группа ФПС России для координации действий и оказания содействия в становлении местной пограничной службы (24). Решение о выводе группы ФПС РФ со своей территории принял и Ашхабад (25). В 1999 г. в Туркменистане завершилась миссия Оперативной группы Министерства обороны России (26).

   Ослабли военно-политические связи России и с Казахстаном. Основные силы России были выведены из центральноазиатской республики. Уже к началу 1992 г. из Казахстана были выведены в Россию все тактические ядерные ракеты, к весне 1994 г. - стратегические ракетные бомбардировщики ТУ-95 МС (в обмен Казахстан получил 30 самолетов СУ-25, СУ-27, МИГ-29). С декабря 1994 г. начался процесс ликвидации группировки ракетных войск специального назначения России в Казахстане. Были расформированы 16 ракетных полков, в Россию было вывезено 96 межконтинентальных баллистических ракет, ликвидировано более 100 пусковых установок (27). Процесс вывода ядерных сил и средств был, безусловно, необходим в интересах безопасности во всем мире (казахстанская сторона в 1992-1993 гг. занимала довольно противоречивую позицию, и ее лидеры иногда выступали с заявлениями о желательности сохранения ядерного статуса Казахстана, но давление всех основных мировых центров, особенно США, вынудило его руководителей согласиться на безъядерный статус республики (28)). Но его последствия все-таки ослабили связи России и Казахстана. Начались трения между двумя странами по поводу использования полигонов на казахстанской территории. От использования ряда из них России пришлось отказаться. Так, летом 1999 г. было принято решение перебазировать эмбенский полигон (где проводились испытания боевой техники ПВО сухопутных войск) в Капустин Яр (29). Хотя в 1994 г. было подписано соглашение об аренде Байконура (на 20 лет), постоянно возникают определенные сложности, связанные и с оплатой (долг России уже в середине 1998 г. составлял 460 млн. долл. (30)) (31), и с авариями запускаемых ракет (летом 1999 г. Астана потребовала перехода на разрешительный режим запусков ракет с Байконура (32)).

   Зависимость центральноазиатских республик от России в военно-политическом плане в начале 90-х годов определялась не только военными поставками, потребностью в российских пограничниках, но и необходимостью обучения военных кадров, наличием весьма большого количества этнических русских на офицерских должностях. Все республики региона, кроме Узбекистана, подписали с Россией соглашение о службе российских военнослужащих на контрактной основе в местных войсках. Постепенно воздействие этих факторов уменьшалось. Узбекистан, например, открыл свои военные училища, пригласив преподавателей из славянских республик. Стали появляться свои новые кадры и в других странах. При этом, видимо, центральноазиатские власти перестали сомневаться в лояльности офицеров из числа этнических русских. Их статус и материальное положение несопоставимо лучше, чем их коллег в России, дискриминации они не подвергаются (в Узбекистане, например, существует специальная служба по предотвращению проявлений национализма в армии).

   Можно говорить лишь о продолжавшемся укреплении военно-политического сотрудничества России с Таджикистаном. В апреле 1999 г. обе страны подписали договор о статусе и условиях пребывания российской военной базы на территории Таджикистана сроком на 10 лет (с возможной пролонгацией). Речь шла, скорее, о более точном юридическом статусе российских войск, чем о расширении военного сотрудничества (33) . Наиболее резко на соглашение прореагировал Ташкент. На встрече глав центральноазиатских государств, проведенной в Ашхабаде в апреле 1999 г., И. Каримов обвинил Москву в том, что она пошла на этот шаг без каких-либо консультаций с другими странами региона (34) .

   Таким образом, в целом в течение всего десятилетия происходил процесс ослабления военно-политических позиций России в Центральной Азии (за исключением Таджикистана).
   Постоянные визиты политических и государственных деятелей во второй половине 90-х годов, подписание огромного количества совместных заявлений не должны затушевывать наличие массы проблем в политической сфере. Отсутствие четкой стратегической линии у России (большинство российских государственных деятелей и не воспринимает Центральную Азию как «заграницу», хотя никаких шагов по интеграции они также не собираются делать) не могло не сказываться негативно на политических взаимосвязях. Узбекские власти, как отмечалось, стали регулярно выступать с антироссийскими нападками. Ташкент не ставил под сомнение необходимость развития двусторонних отношений, но требовал корректировки внешнеполитического курса России в Центральной Азии и отказывался от участия в многостороннем сотрудничестве под предлогом, что это приведет к созданию военно-политического блока (конституция Узбекистана запрещает участие в подобных союзах) (35). Даже в новой внешнеполитической доктрине Кыргызстана, принятой в начале 1999 г., России не нашлось особого места. Было объявлено о трех основных приоритетах: сопредельных странах, Европе, Восточной и Юго-Восточной Азии и заявлено, что главное направление внешней политики - сотрудничество со всеми странами, которые входят в регион Великого Шелкового пути (36). Конечно, Россию можно включать в понятие «сопредельная страна», но данная формулировка дает понять, что ее значение для Кыргызстана резко ослабло. Включение же России в регион Великого Шелкового пути весьма сомнительно, особенно, если принимать во внимание то обстоятельство, что по господствующему в стране мнению воссоздание подобного пути лишает Россию геополитического влияния на регион.

   Для российских высших руководителей (прежде всего, самого президента) ежегодные внезапные прекращения визитов, откладывание их и немотивированные отказы от поездок превратились попросту в систему. Достаточно отметить, что на презентации новой столице Казахстана Астаны (июнь 1998 г.) российскую делегацию возглавлял И. Рыбкин, чей официальный статус был не совсем ясен в тот период (от Турции, например, прибыл президент страны) (37). Можно вспомнить и о поведении, часто отклоняющемся от общепринятых представлений о вежливости, не говоря уже о частой необдуманности произносимых сентенций. Проявления личного хамства российское руководство стремится затушевывать волюнтаристскими уступками по всем проблемам двусторонних отношений.

   Постепенно ослабевают позиции России и в культурно-идеологической подсистеме отношений. Российские власти ничего не предпринимают для укрепления своих позиций в культурной сфере, равнодушно наблюдая за постепенным их ослаблением из-за деятельности националистически настроенных местных кругов и активизации других стран.

   Таким образом, к концу века в целом произошло ослабление политической, военно-политической и культурно-цивилизационной подсистем двусторонних отношений России со странами региона. Вновь следует отметить, что крайне негативным фактором выступает отсутствие у России сбалансированной четкой концепции системы отношений с бывшими южными советскими республиками.

   Экономические потребности стран региона в первой половине 90-х годов диктовали им необходимость самых тесных отношений с Россией. Следует учитывать сохранявшуюся внешнеторговую роль России. Произошло сокращение торговых связей, но все равно в 1992 г. на Россию приходилось 68% импорта Казахстана, 58% - Узбекистана, 51% - Кыргызстана, по 48% - Таджикистана и Туркменистана. Соответственно, на Россию пришлось 61% всего экспорта Узбекистана, 54% - Туркменистана, 53% - Казахстана и 39% - Кыргызстана. Необходимо отметить и технологическую стыковку республик СНГ, где предприятия строились в расчете на советского производителя и потребителя. Так, довольно низкое качество хлопка мешало центральноазиатским странам экспортировать его на мировой рынок (со своей стороны, Россия также была привязана к региону, так как вся технология российских текстильных предприятий строилась в расчете на качество центральноазиатского хлопка). По подсчетам экспертов, без российских поставок Казахстан мог производить 16% объема ранее выпускавшейся продукции. Соответственные цифры для Кыргызстана и Таджикистана - 2-3% (38).

   Существовала и зависимость Центральной Азии от российских дотаций, которые, хотя и сократились, но сохранялись в прямой или косвенной форме. Привязанность стран Центральной Азии к России вследствие асимметрической отраслевой структуры экономики вела к  постоянному дефициту платежного баланса стран региона в торговле с Россией. В 1994 г. задолженность этих стран по поставкам товаров и услуг из России была преобразована в среднесрочный государственный долг, составляющий 5,7 млрд. долл. Но одновременно нарастала просроченная задолженность за поставки отдельных государственных и частных российских поставщиков, которая на середину 1995 г. достигла 3,4 млрд. долл. Россия постоянно шла на уступки странам региона. Так, Казахстан освобождался от выплат процентов по уже предоставленным кредитам, Таджикистану предлагались льготные кредиты (по западным оценкам, в 1993-1994 гг. Россия финансировала 70% бюджета Таджикистана (39)) и т. д. При этом, центральноазиатские страны открыто продолжали требовать еще больших уступок, что было особенно характерно для Узбекистана. Например, Ташкент требовал от России оплачивать хлопок по мировой цене, а импортировать энергоресурсы и древесину из России по ценам, значительно ниже мировых (40).

    Однако во второй половине десятилетия многие эти факторы перестали действовать. Продолжался процесс сокращения торговли. Дополнительный сильный удар по торговым связям нанес российский финансовый кризис в августе 1998 г. Экспорт центральноазиатских республик, естественно, резко снизился, поскольку в рублевом исчислении он стал очень дорогим. Зато импорт возрос из-за того, что в долларовом исчислении российские товары стали дешевыми. Кроме того, Москва сразу без согласования со своими партнерами снизила экспортные таможенные пошлины. В ответ некоторые республики региона пошли на запретительные меры. Негативную роль играет то обстоятельство, что российский частный бизнес по целому ряду причин, в том числе и психологическим, не был особо заинтересован в развитии сотрудничества с Центральной Азией, а российское государство также нередко занимало весьма непоследовательную позицию.

   Доля России в импорте Казахстана составила 49% в 1995 г. и 55% в 1996 г., а в экспорте - соответственно 42,5% и 44,5% (41). В 1997 г. российско-казахский торговый оборот составил 4 млрд. долл. (42). Но в 1998 г. произошло резкое сокращение доли России в торговом обороте Казахстана: она упала на 20% (43). После августа 1998 г. Германия потеснила Россию в Кыргызстане и стала главным экспортером в республику (38%). Общий объем российско-киргизского товарооборота составил 259 млн. долл. (чуть более 21% всей внешней торговли Кыргызстана). На Россию пришлось 16% экспорта республики, 24% импорта и 37% общего дефицита внешней торговли (44). Россия пока осталась главным торговым партнером Узбекистана, хотя в 1996-1998 г. ее доля во внешнеторговом обороте Узбекистана сократилась на 15% (45). Негативную роль здесь сыграли требования последнего оплачивать хлопок в конвертируемой валюте: в результате к концу десятилетия Россия, отказавшись от узбекского хлопка, стала закупать его в Пакистане (46). Торговые связи России с Туркменистаном вообще сведены практически к нулю: доля России в торговом обороте Туркменистана составляла к концу десятилетия 3% (47).

   Преследуя сиюминутные интересы, Россия нередко завышала стоимость своих услуг. Так, с 1991 г. она постоянно поднимала цены на перевозку центральноазиатских товаров по своим железным дорогам, в результате чего многие товары стали совершенно неконкурентоспособными. Существовали объективные причины поднятия цен (резко возраставшая стоимость энергоносителей), но Россия вводила и специальные необоснованные налоги.

   Еще в 1997 г. более половины узбекских транзитных грузов шли через территорию России. Но введение крайне высоких пошлин и тарифов с российской стороны вынудило Узбекистан искать другие пути транзита (48). Действия России вызывали и ответные меры. Так, Казахстан начал требовать оплаты транзита российских грузов, перевозимых по железным дорогам через его северные территории, в конвертируемой валюте. Именно политика Москвы определила стремление центральноазиатских стран к созданию новых железнодорожных и автомобильных трасс, к возрождению древнего «Шелкового пути», который хотят проложить через Закавказье, Иран, другие страны, чтобы миновать российскую территорию. Таким образом, Москва фактически сама инициировала сокращение своего экономического присутствия в регионе.

   На экономической подсистеме негативно сказывалось и то обстоятельство, что правящие круги центральноазиатских республик также принимали необдуманные решения, приносившие урон сотрудничеству с Россией.

   Так, в октябре 1998 г. Кыргызстан, член Таможенного Союза (в который входят также Россия, Белоруссия и Казахстан) был принят во Всемирную Торговую Организацию. Страны «четверки» намеревались вступить в ВТО коллективно, а самостоятельное решение Кыргызстана привело к тому, что им, учитывая правила международной организации, пришлось пересматривать торговые отношения с Кыргызстаном, то есть внутри самого Союза, что, безусловно негативно сказалось на интеграционных процессах внутри «четверки» (49).

   В 1996 г. иностранные фирмы, управлявшие казахстанскими предприятиями по добыче железной руды, весьма существенно повысили свои  цены для российских металлургических комбинатов на Урале и в Сибири и начали переориентировать экспорт на другие государства. В конфликт оказались вовлечены правительства двух стран. В апреле 1996 г. Казахстан снизил импортные тарифы на широкий перечень товаров без согласования с Россией, что нанесло удар по российским производителям. С января 1997 г. центральноазиатская республика в одностороннем порядке начала собирать налог на добавленную стоимость с товаров, ввозимых из стран СНГ, что уменьшило товарооборот со странами Таможенного Союза на 33% (50). В начале 1999 г. Казахстан ввел ограничения на импорт российских товаров (с января, например, был запрещен импорт российских продовольственных товаров) под предлогом их дешевизны, утверждая, что Россия принимает дискриминационные меры в отношении казахстанских товаров, поскольку на территории России транспортные тарифы на них в 3 раза выше, чем на российские (51). Действительно, в 1998 г. Москва повысила железнодорожные тарифы на транспортировку казахстанских грузов, следующих по территории России, что нанесло серьезный удар по горнодобывающей и металлургической промышленности Казахстана (52).

   Россия была на грани потери одного из трех угольных разрезов Экибастузского месторождения, который за часть долга Казахстана за поставляемую электроэнергию из России (40 млн. долл.) был получен в 1996 г. российским АО «Энергоуголь». Российская компания, вложив в разрез более 50 млн. долл., подняла уровень добычи на 30% за два года. Американская компания «Аксесс индастриз», владеющая соседним разрезом, попыталась вытеснить Россию с разработки месторождения, и местные власти неожиданно заговорили о необходимости пересмотреть соглашение с Россией. В марте 1999 г. казахстанские власти запретили вывоз этого угля в Россию (более двух третей угля шло именно сюда, и им пользовались почти все электростанции Свердловской и Челябинской области). В течение весны экспорт угля был разрешен, потом снова запрещен и вновь разрешен (53). Казахстан заявил и о претензиях на месторождение Курмангазы, которое даже при казахстанском варианте раздела Каспийского моря более чем на две трети находится в российском секторе (54).

   Центральноазиатские страны, естественно, стремятся к увеличению капиталовложений в свою экономику. Россия не в состоянии осуществлять крупномасштабные долгосрочные инвестиции, на них просто нет средств (55). Так, в ходе визита И. Каримова в Москву весной 1998 г. президент Узбекистана предложил 137 инвестиционных проекта. Было подписано много соглашений, но значимым было лишь решение о совместном производстве самолетов марки «Ил» (сборка будет осуществляться в Ташкенте, а 90% деталей будут российского производства). Существует более 200 российско-узбекских СП (56). Но российские компании практически не участвуют в крупных проектах в Узбекистане. По словам премьер-министра Казахстана, Нурлана Балгимбаева, в 1998 г. существовало 237 российско-казахстанских совместных предприятий. Однако их общий товарооборот - 144,5 млн. долл. в год (57)  - совершенно не соответствует возможностям двух стран. В экономику Туркменистана Россия вложила к концу 1998 г. 2 млн. долл. (58)

   Одновременно правительства Центральной Азии пытаются не допустить перехода в российские руки прибыльных предприятий, даже в счет долга. Так, к середине 1998 г. долг Казахстана перед РАО «ЕЭС Россия» составлял более 400 млн. долл., и в счет уплаты его части Казахстан передал часть пакета акций Экибастузской ГРЭС-2. Однако она оказалась совершенно нерентабельной. К середине 1998 г. долг Кыргызстана только за поставки российской электроэнергии достиг цифры в 140 млн. долл. В счет уплаты Кыргызстан так же предлагает исключительно нерентабельные проекты, которыми не интересуются инвесторы из «дальнего зарубежья» (59). Весной 1998 г. парламент Узбекистана принял решение об отказе в выплате российского долга в 700 млн. долл. для того, чтобы Россия не могла акционировать узбекские предприятия в счет долга (60).

   Центральноазиатские власти постоянно стремились к диверсификации своих внешнеэкономических связей, несмотря на существование серьезных ограничений, так как сохранялась зависимость от российских транспортных путей и российской экономики. По всей видимости, элиты региона недостаточно осознавали, что подобная политика ведет их страны к зависимости уже от других участников мирохозяйственных связей.

   В ходе саммитов руководители России и стран региона подписывают многие экономические документы, но, как правило, они остаются на бумаге. Так, в ходе визита Б. Н. Ельцина в Ташкент в октябре 1998 г. был подписан договор об углублении экономического сотрудничества на 1998-2007 гг. В том же месяце президент России подписал аналогичный российско-казахстанский договор об экономическом сотрудничестве. Вместе с тем ситуация в экономической подсистеме двусторонних отношений лишь ухудшилась. Переговоры об экономической интеграции не перешли в практическую плоскость. И. Каримов предлагает вернуться к идее создания зоны свободной торговли, что было бы первой ступенью экономической интеграции (61). Н. Назарбаев в 1998 г. выступил с предложением о создании единого экономического пространства в рамках Таможенного Союза. Президент Белоруссии А. Г. Лукашенко возразил на это, что пока существует множество проблем с формированием самой «четверки» (62). Действительно, в скором времени Кыргызстан, как отмечалось выше, вступил без какого-либо согласования в ВТО.

   Достаточно напряженными были отношения между Россией и странами региона в связи с экологической ситуацией. Казахстан имеет экономические претензии к России за экологические последствия ядерных испытаний в Семипалатинске. Особо стоит вопрос о таком районе экологического бедствия, как Арал. В конце 80-х годов вся центральная пресса страны была полна сообщениями о катастрофическом положении этой территории и необходимости предпринять быстрые меры для смягчения последствий экологических проблем. После 1991 г. Россия и россияне перестали проявлять какой-либо интерес к данной проблеме.

   Вместе с тем ситуация продолжает ухудшаться. Если до 1962 г. уровень воды в Аральском море составлял 53,4 м, объем воды - 1064 куб. км, а площадь зеркала воды - 66 тыс. кв. м, то к 1994 г. соответствующие цифры равнялись соответственно 32,5 м, менее 400 куб. км и 32,5 тыс. кв. м. Произошла деградация дельты основных рек региона Амударьи и Сырдарьи. Мощнейшие песчаные бури наблюдаются здесь в среднем каждый четвертый день. 70-80% населения прибрежных районов страдают различными заболеваниями. Проблема бедности в Каракалпакии (на которую приходится 70% береговой линии) стоит необычайно остро (при том, что в районе Арала, по данным узбекских и казахстанских специалистов, находится 1,5 млрд. т нефти и 700 млрд. куб. м газа). В 1993 г. главы государств Центральной Азии подписали Соглашение о совместных действиях по спасению Арала, а в 1997 г. все пять государств приняли решение о выделении 0,3-1% ВВП для перечисления в Международный фонд спасения Арала (правда, выполнять постановление никто не стал). Центральноазиатские государства, особенно Казахстан, стремятся привлечь Россию к финансовому участию в спасении Аральского моря, но та отказывается предпринимать конкретные действия (63).

   Узбекистан и Казахстан выступают за возобновление проектов по переброске воды западносибирских рек - Тобола, Ишима, Иртыша, Оби в Приаралье и другие регионы Центральной Азии и начали консультации с Россией по этому поводу. Учитывая, что ситуация в сфере водоиспользования и водоснабжения в Западной Сибири за десятилетие и так стала критической, можно представить, какой удар по окружающей среде Сибири нанесет реализация подобных проектов (64).

   Особенно важны для экономической подсистемы двусторонних отношений России со странами Центральной Азии вопросы развития топливного сектора, который может стать как основным источником конфликтов, так и базовой опорой всестороннего сотрудничества.

   Оценки запасов нефти и газа в регионе, особенно в Каспийском море, крайне противоречивы. Так, американские эксперты оценивают их стоимость в 4 трлн. долл. (65), российские специалисты, как правило, дают меньшие цифры, а центральноазиатские и закавказские - большие. По мнению президента Туркменистана С. Ниязова, запасы нефти в Туркменистане оцениваются в 12 млрд. т и можно добывать 30 млн. т уже в 2003 г. и 50 млн. т к 2010 г. Запасы газа он оценил в 23 трлн. куб. м (66)  (американские эксперты давали цифру в 9,8 трлн. куб. м (67)). При этом Ашхабад подчеркивает, что геологические поиски были проведены лишь на трети территории Туркменистана, а ее 80% перспективны на содержание углеводородных ресурсов (68) . По данным туркменских экспертов, только шельф Каспийского моря, находящийся в зоне Туркменистана, содержит 6,5 млрд. т нефти и 5,2 трлн. куб. м газа (69). По мнению американских экспертов, этот шельф содержит 3,3 млрд. т нефти (70).
   По информации Узбекнефтегаза, перспективные запасы газа республики составляют 5429 млрд. куб. м (71). (72)  По заявлению Н. Назарбаева, потенциальные запасы минерального сырья Казахстана можно оценить в 8,7 трлн. долл. (73)  Премьер-министр Н. Балгимбаев обещает уже к 2010 г. увеличить нефтедобычу до 170 млн. т (74). Правда, в последнем случае существует возможность, что все нефтяные запасы республики могут быть исчерпаны за десятилетие, поскольку разведанные запасы к 1997 г. по всему Казахстану составляли  2,1-2,6 млрд. т нефти (и 1,7 - 2,5 трлн. куб. м газа) (75), а прогнозные оценки американских специалистов составляют 5,5 млрд. т (76). Более того, как отмечает израильский специалист В. Бабак, Казахстан испытывает нехватку нефти и нефтепродуктов и зависит от его импорта из России (77).

   Особенно много прогнозов дается по шельфу Каспийского моря. При этом отдельные эксперты приводят совершенно разные данные об объемах запасов нефти и газа в Каспийском море. По некоторым данным (1998 г.), в туркменском секторе находится 6,5 млрд. т нефти и 5,5 трлн. куб. м газа, в казахстанском - 6 млрд. т нефти и 2 трлн. куб. м газа, в азербайджанском - 3,5-5 млрд. т нефти и 600 млрд. куб. м газа, в российском -1 млрд. т нефти. Азербайджанские власти не согласны с этими оценками и объявляют, что в их секторе есть около 8 млрд. т, а казахстанские говорят о наличие около 10 млрд. т в их секторе (78).

   Существует мнение, что запасы нефти и газа в Каспийском море очень сильно преувеличены. Особенно наглядно это видно на примере Азербайджана. Там было объявлено, что в цепочке месторождений Азери - Чираг - Гюнешли сосредоточено 500 млн. т нефти. Однако независимые эксперты называют цифру 75 млн. т. Аналогичные цифры для месторождений «Шахдениз» и «Карабах» выглядят так: 300 млн. т и 150 млн. т, 70 млн. т и 15 млн. т. Некоторые эксперты считают, что суммарные запасы каспийского шельфа в азербайджанской зоне не превышают годовой добычи нефти в России, причем более 70% из них расположены на очень большой глубине, что резко удорожает добычу (79).

   По всей видимости, внимание нужно обращать исключительно на разведанные доказанные запасы. На 1991 г. в шельфе Каспийского моря было обнаружено: в азербайджанском секторе: 150 млн. т нефти, в туркменском - 79 млн. т, в казахстанском - 673 млн. т (80) . При этом относительно неразведанными были лишь туркменское и российское побережье. Мировой уровень советской геологоразведки дает основание полагать, что наиболее рентабельные месторождения были известны к 90-м годам, и открытые в этом десятилетии запасы нефти находятся очень глубоко, что и не вызывало интереса в советский период. Основанием для отсутствия работ по добыче казахстанской нефти, открытым еще в 70-е годы, были, к тому же, экологические соображения (81). К концу 90-х годов разведанные запасы нефти и газа в каспийском бассейне (включая российский и иранский сектора) оценивались соответственно в 30 млрд. баррелей (82)   и 7 трлн. куб. м (83) . Эти запасы в пересчете на условное топливо составляют примерно 3% мировых. Для сравнения отметим, что запасы нефти и газа в Персидском заливе оцениваются соответственно в 90 млрд. т и 44,1 трлн. куб. м (84). Так что в перспективе никакого превращения бассейна Каспийского моря в «новый Персидский залив» не произойдет. Его нельзя сравнивать даже с потенциалом России. На нее приходится треть мировых запасов газа. Разведанные запасы составляют 48 трлн. куб. м, а потенциальные - 235 трлн.куб.м. Добыча газа в России сохранилась на прежнем уровне - около 600 млрд. куб. м в год (добыча нефти, правда, резко упала - с 516 млн. т в 1990 г. до чуть более 300 млн. т) (85). По оценкам директора ВНИИзарубежгеологии В. И. Высоцкого, к 2010 году мировое производство и потребление нефти может вырасти с 3,3 млрд. т (1995 г.) до 3,9-4 млрд. т, но весь прирост может быть обеспечен за счет зоны Персидского залива (86).

   Следует также учитывать и другие моменты. Например, казахстанская нефть содержит смолоасфальтовые вещества, что требует сооружения специальных нефтеочистительных установок. Высокое процентное содержание активного сероводорода в нефти заставляет использовать антикоррозийные трубы. Азербайджанская нефть, в отличие от казахстанской, малосернистая, но будет трудно осуществлять их совместную транспортировку (87) .

   Стремление различных сторон к завышению своего ресурсного потенциала вполне понятно. Для центральноазиатских и закавказских правящих кругов это - возможность создать иллюзию у населения по поводу превращения их стран в новое Эльдорадо и отвлечь внимание от реальной ситуации в социально-экономической сфере (в Азербайджане, например, в 1996 г. ВВП составлял 34% от уровня 1989 г., а вся добыча нефти составила 9 млн. т). Таким образом можно сохранить власть, а также привлечь иностранные инвестиции.

   Эти вложения приносят компаниям развитых стран колоссальные прибыли, иногда - косвенным путем. Так, американская компания «Шеврон», эксплуатирующая крупнейшее казахстанское нефтяное месторождение Тенгиз, вложила всего 200 млн. долл., а ее акции поднялись на 2 млрд. долл. (контракт предусматривает вложения 20 млрд. долл. (88) ). Для Соединенных Штатов важно также получить инструмент давления на ОПЕК: явно преувеличенные запасы углеводородов в Каспийском море позволяют осуществлять нажим на нефтедобывающие страны, добиваться от них определенных уступок. Наиболее консервативные круги США хотели бы также вытеснить Россию из региона, чему способствует необычайный ажиотаж вокруг Каспия.

    В результате, как правило, замалчиваются сведения о завышении прогнозов, о сворачивании деятельности ряда крупнейших компаний (например, осенью 1998 г. была распущена Каспийская международная нефтяная компания, созданная для эксплуатации месторождения Карабах, а весной 1999 г. на Каспии прекратил работы концерн «Норт Апшерон оперейтинг компани» (89)). Не получил широкого освещения тот факт, что в Каспийском регионе к середине 1999 г. зарубежные компании вложили в топливную сферу 15% от того объема средств, что они обещали, начиная с 1992 г. (90)

   Следует отметить, что с юридической точки зрения эксплуатация шельфа Каспийского моря является крайне запутанным вопросом. Россию, Иран и Туркменистан долгое время связывали единые позиции по разделу Каспийского моря. Эти страны полагали, что возможно исключительно совместное использование неделимого Каспийского моря. Подобная позиция основывалась на Договорах Советского Союза и Ирана от 1921 г. и 1940 г., согласно которым не существовало никаких разграничительных линий, кроме 10-мильной прибрежной зоны национального рыбоводства. Документы подчеркивали, что любое изменение правового статуса Каспия возможно лишь при согласии всех прибрежных государств. Кроме того, с географической точки зрения, Каспий не является морем, поэтому у него не может быть шельфа, на которое распространяется международное морское право, а только дно. Именно такая позиция легла в основу официального документа России, распространенного в ООН в октябре 1994 г.

   В 1993 г. было объявлено о позиции Казахстана: по его мнению, следует делить только дно моря (третий, азербайджанский, подход - деление всей акватории на национальные сектора) (91). После визита в США (где были подписаны документы с целым рядом американских фирм об эксплуатации нефтяных месторождений в северо-восточном секторе водоема) и Германию в конце 1997 г. Н. Назарбаев на пресс-конференции объявил о поддержке Севером позиции республики по разделу Каспийского моря (92).

   Во время визита Н. Назарбаева в Москву в июле 1998 г. Россия неожиданно объявила об изменении своей позиции. В день рождения Н. Назарбаева Б. Н. Ельцин подписал совместный документ о полном признании раздела Каспийского моря по национальным секторам, чего так активно добивались Соединенные Штаты (поскольку все предыдущие контракты американских фирм о добыче и транспортировке нефти и газа были в определенном смысле не легитимны). Министерство иностранных дел России, вплоть до внезапного изменения позиции российского руководства, выступало исключительно за принцип кондоминиума - сохранение национальных зон юрисдикции в пределах прибрежной зоны определенных размеров (в последней редакции - 45 миль от берега) и совместную эксплуатацию центра водоема (93). Моментально Иран и Туркменистан подписали соглашение о секторальном разделе. В совместном заявлении указывалось, что обе страны считают кондоминиум оптимальным решением проблемы, но раз Россия начала делить Каспийское море, они вынуждены идти на определенную коррекцию позиции. Иран и Туркменистан заявили, что они выступают за секторальное деление по принципу равенства: определение географической срединной точки водоема и деление лучами по точкам выхода сухопутных границ к Каспийскому морю (между прочим, подобный принцип тоже был бы выгоден России) (94).

   Волюнтаристское изменение позиции России по Каспию наносит существенный урон национальным интересам страны. Помимо того, что Россия практически вытеснена из состава участников добычи углеводородов в регионе, бесконтрольная эксплуатация месторождений может привести к самым серьезным экологическим последствиям. Достаточно отметить, что при эксплуатации Тенгизского месторождения компания «Шеврон» в 1997 г. выбросила 18 тыс. т ядовитых химических веществ, а в 1998 г. - 80 тыс. т. В самих Соединенных Штатах норма выброса - 10 т (в 80 тыс. раз меньше). Уже сейчас в Атарауской области (бывшая Гурьевская) заболеваемость по туберкулезу, крови и кроветворным органам, онкологии в 4 раза выше, чем в среднем по республике. Подобная хищническая эксплуатация может вызвать и экологическую катастрофу во всем бассейне Каспийского моря (95). Под угрозой находится и крайне прибыльный для России осетровый бизнес. Каспий обеспечивает 90% мирового потребления осетровой икры (96), а бесконтрольная деятельность по добыче нефти в регионе угрожает популяции осетров.

   В вытеснении России из нефтегазовой сферы региона виновата, прежде всего, она сама. Цифры по добыче нефти и газа в Центральной Азии в 90-х годах не были в целом высокими. В Туркменистане в конце 90-х годов добыча нефти составляла всего 6-7 млн. т (мощности в газовой промышленности в 1998 г. были достаточны для того, чтобы экспортировать до 100 млрд. куб. м в год и перерабатывать 50 млрд. куб. м) (97) . Узбекистан в 1998 г. добыл 8,1 млн. т нефти и 54,8 млрд. куб. м природного газа (98). В 1996 г. в Казахстане было добыто 26 млн. т нефти (99). Однако перспективы налаживания сотрудничества были весьма неплохими, особенно с Туркменистаном (прежде всего в газовой сфере). Вместе с тем складывается впечатление, что российские компании и власти делали все возможное, чтобы отгородиться от центральноазиатской страны.

   В июле 1997г. российские компании «Лукойл», интересы которой постоянно лоббирует Министерство топлива и энергетики России (100), и «Роснефть» подписали соглашение с Азербайджаном о совместной эксплуатации месторождения «Кяпаз» (туркменское название - «Сердар»), которое находится (при любых вариантах деления Каспийского моря) на территории Туркменистана. При подписании соглашения присутствовали президент Азербайджана А. Алиев (в мае 1997 г. во время визита в Ашхабад он заверил власти Туркменистана, что Азербайджан не претендует на месторождение) и вице-премьер России Б. Немцов. Только нота Министерства иностранных дел Туркменистана вынудила российское правительство аннулировать договор (101).

   В ходе визита С. Ниязова в Москву в октябре 1996 г. было согласовано, что в следующем году Туркменистан вывезет в Россию 5 млрд. куб. м газа и обе страны совместно начнут выходить на международный рынок (102). В середине 1997 г., однако, «Газпром» прекратил поставки туркменского газа на Украину и в Европу через систему своих газопроводов после того, как Туркменистан не согласился с предложенным ему новым - значительно более протяженным (а соответственно, и дорогим) маршрутом транспортировки газа. Туркменистан из-за российской позиции и отсутствия альтернативных газопроводов мог экспортировать  лишь 25-30 млрд. куб. м в год, прежде всего в страны СНГ, преимущественно в долг (103). В 1996 г. было создано совместное российско-туркменское предприятие «Туркменросгаз». Оно, по словам С. Ниязова, занималось исключительно реализацией газа из Туркменистана, причем перевод платежей в центральноазиатскую республику осуществлялся нерегулярно. В 1997 г. власти Туркменистана приняли решение о закрытии СП  и предложили создать новое, под тем же названием. Б. Н. Ельцин издал даже указ о создании этого предприятия, но «Газпром» не стал выполнять постановление (104) . С 1999 г. поставки туркменского газа через российскую территорию возобновились. По оценкам МВФ и Всемирного банка, полтора года перерыва принесли убытки Туркменистану в размере 1 млрд. 800 млн. долл., а самому «Газпрому» - 700 млн. долл. (105) По некоторым данным, потери Туркменистана составляли до 30% бюджета страны (106).

   Президент Туркменистана постоянно подчеркивает, что «Газпром» всегда приглашается к разработке богатейших месторождений Туркменистана, ему, например, было забронировано место в строительстве газопровода в Пакистан и Индию, но никаких ответов от российской компании не было слышно. С. Ниязов отметил, что «Газпром» в отношении транзита туркменского газа действовал по принципу: «никуда они не денутся» и «приползут» (107). Подобный подход не мог не вызвать крайнего раздражения Ашхабада, российская позиция спровоцировала Туркменистан на создание альтернативных газопроводов. В выступлениях туркменских лидеров постоянно проходит мысль о необходимости становиться партнерами, а не конкурентами в газовой сфере. Ашхабад также подчеркивает, что, пожалуй, единственное, в чем сходятся оценки всех экспертов, это - наличие огромных запасов газа в Туркменистане, которых достаточно для транзита по различным маршрутам, в том числе и через территорию Россию.

   В конце 1998 г. Туркменистан и Турция приняли решение о создании газопровода «Транскаспий» для транспортировки газа в Турцию и  Европу. Российские власти и «Газпром» расценили проект как несущий угрозу реализации газопровода «Голубой поток» (Россия - Турция - Европа). Российский министр по делам Содружества Б. Пастухов публично заявил, что необходимо предпринять все действия для недопущения строительства «Транскаспия» (108). Подобная позиция российских властей - не просто рецидив «имперской» болезни, это - полное непонимание национальных интересов страны. Всестороннее сотрудничество России, Туркменистана и Ирана в сфере газодобычи и ее транспортировки позволит России получить прибыль, несопоставимую со всеми западными кредитами. Именно подобного развития событий был бы рад не допустить Север, которому крайне выгодны противоречия между основными владельцами мировых газовых запасов. Вместе с тем даже США нередко занимают более взвешенную позицию, чем Россия, которая стремится затушевать свои ошибки постоянными упреками в адрес «внешних недоброжелателей». Так, в августе 1999 г. в официальном заявлении МИД РФ утверждалось, что по имеющейся «достоверной информации, ряд официальных американских представителей упорно, с нарастающей активностью пытается использовать политические и иные рычаги давления в целях дискредитации и недопущения реализации российско-турецкого проекта газопровода «Голубой поток» (109) . Министр энергетики США Б. Ричардсон в ответ на это предложил Москве принять участие в строительстве «Транскаспия» (110) .

   Природный газ имеет все возможности превратиться в XXI веке в основный источник энергии. Если газ уступал нефти в 1973 г. в 2 раза в качестве источника электричества, то в 1993 г. он уже превосходил нефть по этому параметру почти на треть. В последней четверти XX века только ядерная энергетика имела более высокие темпы прироста. При этом с 1985 г. прирост производства ядерной энергии стал резко сокращаться, и, по прогнозам экспертов, к 2020 г. ее роль существенно упадет во всех регионах земного шара, кроме Дальнего Востока, Южной Азии и Ближнего Востока (111). Развитие газовой промышленности может стать локомотивом для возрождения российской экономики.

   Несколько менее напряженное положение создалось в сфере сотрудничества России в топливной сфере с другими государствами региона. Так, было принято решение, что в 1999 г. Узбекистан через «Газпром» экспортирует 3,2 млрд. куб. м газа (112). На этот год было запланировано и увеличение объема перекачки казахстанской нефти через российскую территорию - с 3,5 млн. т до 5 млн. т (113).

   Казахстан считает стратегически важным для республики строительство трубопровода из Западного Казахстана в Новороссийск. Его протяженность составит 1500 км, а стоимость оценивается в 4 млрд. долл. Каспийский трубопроводный концерн был создан еще в 1992 г. После различных изменений доля России составила 24%, Казахстана - 19%, Омана - 7%, а различным компаниям, в том числе и российским, принадлежат остальные 50% (наиболее крупная доля - у «Шеврона» - 15%). Первоначальная мощность трубопровода - 28 млн. т, ее собираются довести до 67 млн. (к 2013 г.). Сроки ввода трубопровода в строй постоянно откладываются. Существуют опасения и в отношении его рентабельности: даже первоначальная мощность трубопровода практически равна всей казахстанской добыче нефти в конце десятилетия. С 1998 г. казахстанские власти говорят и о приоритетности реконструкции нефтепровода Атырау (бывший Гурьев) - Самара. По словам премьер-министра Казахстана Н. Балгимбаева, основной объем казахстанской нефти идет через этот трубопровод (пропускная способность - 13,5 млн. т нефти в год) (114).

   В целом следует признать, что, не снимая вины с центральноазиатских республик и стран Севера, именно отсутствие четкой позиции у России  и деятельность российских компаний, ориентирующихся на сиюминутную прибыль, а также поддерживающих их коррумпированных чиновников и государственных деятелей, служат основным препятствием для укрепления экономической подсистемы двусторонних отношений, мешают нормальному развитию всесторонних связей.