Проблема взаимосвязи демократизации и внешней политики России становится в последнее время крайне актуальной. С одной стороны, на нынешнем этапе развития России перед обществом и государством встают несколько фундаментальных проблем, от эффективного и оперативного решения которых во многом будет зависеть судьба России как державы мирового уровня, сохранение ею достигнутого в предшествовавшие десятилетия геополитического статуса. Последовательная и сбалансированная внешняя политика позволяет, как свидетельствует опыт многих государств, не только эффективно обеспечивать безопасность страны и ее граждан, но и решать задачи внутреннего экономического и социального развития за счет правильного выбора макроцелей и продуманной расстановки «глобальных», «региональных» и «локальных» акцентов общегосударственного курса.

   С другой стороны, данная проблематика привлекает все большее внимание западных исследователей, между которыми происходят ожесточенные споры как по поводу воздействия краха социалистической системы на глобальный уровень межгосударственных отношений, так и по поводу оценок парастратегии России.

   В последнее время все чаще стали раздаваться обвинения России в “неоимперских” амбициях и отходе от демократических принципов в вопросах внешней политики. Вместе с тем совершенно очевидно, что внутриполитическая демократизация отнюдь не предполагает преобладание “гуманистических” принципов во внешней политике. Не всегда происходит даже отказ от “голого насилия”. Сразу после осуществления буржуазной революции в Англии и установления в ней республики в 1649 г. Кромвель присоединил к Англии Шотландию, жесточайшим образом подавил Ирландское восстание и превратил Ирландию в первую английскую колонию. Он же начал первую англо-голландскую войну, захватил о. Ямайку, что привело к англо-испанской войне. Великая французская буржуазная революция повлекла за собой в конечном итоге осуществление наполеоновских войн. Есть и более свежие примеры. Укрепление демократического строя в Турции не помешало этой стране в 1974 г. высадить войска на Кипр и оккупировать 40% территории островного государства. Логически это полностью объяснимо.

   Конкретные реалии привели западных обществоведов к общей идее, что начальный период демократизации часто характеризуется подъемом воинствующего национализма и использованием военных действий. Эдвард Мансфилд и Джек Снайдер даже предложили арифметическую формулу: государства типа России в два раза чаще применяют военные средства, чем автократические государства (48) . Вместе с тем очевидно, что подобные теории не выдерживают никакой критики при их соотнесении с реальной жизнью: в 90-е годы Соединенные Штаты, устойчивая демократия (по мнению подавляющего большинства западных обществоведов, миролюбивая внешняя политика имманентно присуща государствам с подобным устройством  (49)), прибегали к силовым действиям на порядок чаще России. Более того, на внешней арене (в отличие от внутренней - наведение “конституционного порядка” в 1993 г. и война с Чечней) Россия вообще практически не применяла военную силу.

   Практически во всех странах определением конкретной внешнеполитической линии занимается аппарат соответствующих служб, а в непосредственном принятии решений участвует довольно ограниченное число лиц. Но в условиях демократии 4-5 человек, непосредственно принимающие решения, вынуждены учитывать позицию законодательного органа, общественное мнение, платформы различных политических и социальных сил. Отсутствие подобного учета возможно лишь в тоталитарных странах (50). В условиях демократии политики просто обязаны интерпретировать и уточнять государственные интересы через призму интересов всех слоев общества, а национальные интересы страны нередко требуют принятия решений, сильно отличающихся от романтически-гуманистических представлений. При существовании института выборов основная задача “партии власти” - обеспечить удовлетворенность электората своим положением.

   C конца 80-х годов обыденное сознание в России воспринимало страну как часть Севера. Значительное большинство населения (и внешнеполитических руководителей) исходило из понимания принадлежности России к общеевропейской цивилизации. Они активно выступали за ускоренное превращение России в “правовое государство”, за создание “гражданского общества” (не сознавая, что этот процесс занимает десятки лет), за ускоренную форсированную модернизацию в направлении рыночной экономики. В области внешней политики общественное сознание достаточно спокойно реагировало на утрату Россией значительной геополитической роли. В целом население поддерживало курс на развитие связей с Европой и США, а также дистанцирование от Азии и не видело особого смысла в укреплении партнерства даже с республиками Средней Азии, рассматривая их в качестве “цивилизационного балласта”. Западная цивилизация воспринималась как “идеальный тип” и как конечная цель развития России.

   Сейчас никто не любит вспоминать, что именно Россия инициировала распад СССР (для российских властей такое признание опасно, так как с середины 90-х годов общественное сознание реагирует на распад СССР болезненно, а многих представителей других стран указанный факт лишает возможности «разоблачать» Россию как вечного “империалиста” и «агрессора»). В основе расформирования Советского Союза лежало представление о том, что отделившись от других республик, Россия, во-первых, сможет избавиться от непосильного финансового бремени; во-вторых, использовать в своих интересах собственный производственный и научно-технический потенциал и, на этой основе, ускорить темпы экономического роста; в-третьих, избежать традиционалистских влияний на общественно-политические процессы в обществе и ускорить переход к “открытой” политической системе и правовому государству. Отсюда и официально провозглашенная идея “вхождения в европейский дом”. Именно этими постулатами и руководствовалась внешняя политика России в 1992 -1993 гг. Однако действительность оказалась гораздо сложнее, и российская внешняя политика начала делать зигзаги, которые всем хорошо известны.

   Экономические, политические, внешнеполитические и психологические просчеты лидеров России привели к постепенной трансформации сознания ее населения. В последнее время оно все больше стало исходить из представлений примитивного славянофильства и уникальности России, считая, что страна должна стать авангардом развивающегося эксплуатируемого Юга в борьбе против развитого эксплуатирующего Севера, видеть основную угрозу интересам России в нем, выступать за возврат к традиционным системам ценностей, жестким методам управления обществом и развития страны.

   Резкое ухудшение социально-экономической сферы, отсутствие квалифицированной помощи Севера, весьма существенное ослабление позиций страны на мировой арене привели ко все нарастающему антизападничеству населения. В 1994 -1998 гг. происходило постепенное отторжение населением прозападного внешнеполитического курса, что вынуждало власти шаг за шагом отходить от принципов “Первой Российской Республики” (1991 - 1993 гг.), сначала на словах, а потом и в делах. Подобные настроения не могут не сказаться на позициях российских политических лидеров, которые в условиях сохранения процедуры демократических выборов больше всего стремятся к расширению своей электоральной базы. Уже к 1996 г. практически все “атлантисты” потеряли не только влияние, но и важные административные посты.

   Внутриполитическая демократиза­ция отнюдь не отменяет, о чем свидетельствует общемировой опыт, преемственности внешнеполитического курса в его двух фундаментальных ипостасях: первое - определение национальных интересов, способов их реализации; второе - установление контроля за внешней политикой.

   Что касается непосредственно России, то внутриполитическая демократизация неизбежно будет приводить к определенным трениям с Севером. То, что последним характеризуется как “демократическая политика” России в 1991-1993 г., в России самой партией власти (“Наш дом - Россия”) называется “политикой односторонних уступок”.

   Северу следует выбирать: демократическая Россия, отстаивающая свои национальные интересы (которые очень часто могут противоречить западным), или тоталитарная Россия, которая может идти и на существенные уступки (поскольку нет никакой зависимости от избирателей). Последний вариант может импонировать очень многим. По крайней мере, в скором времени после того, как танки раздавили демократически настроенных студентов в Кванджу и на Тяньаньмэне, поток иностранных инвестиций в Южную Корею и Китай сильно расширился. Возможно, конечно, и устранение России с политической карты мира.

   К основным типам национальных интересов, которым соответствуют и внешнеполитические цели, можно отнести функциональные задачи (по обеспечению нормального внутреннего функционирования), коэкзистенциональные задачи (по обеспечению соответствующей роли в международной среде) и экзистенциональные задачи (по обеспечению безопасности). Совершенно очевидно, что российская внешняя политика пока не смогла обеспечить приемлемого решения ни одной из этих задач.

   В условиях экономического кризиса и политической нестабильности задача по обеспечению нормального функционирования общества выступает как наиболее важная. В России 90-х годов отсутствовало понимание элементарной необходимости поддержания экономики. Внешний долг страны рос катастрофическими темпами. Отношение выплат, связанных с погашением долга, к экспортным поступлениям, подходит к критической черте. Опыт целого ряда латиноамериканских и африканских государств показывает, что если переступить ее, то экономика практически не может выйти из кризиса. Если до 90-х годов страна еще покупала какие-то технологии, то в это десятилетие почти весь импорт состоит из конечного продукта. Без закупки лицензий на новейшую технологию (даже не заводов “под ключ” - западную технологию необходимо приспосабливать под российские условия) экономика не сможет выбраться из кризиса. Внешняя политика России в 90-е годы не решила проблемы увеличения инвестиций в российскую экономику, нахождения наиболее выгодных внешнеэкономических партнеров, обеспечения благоприятных условий для России на внешнем рынке и т. д.

   В подобных условиях российские власти не могут не понимать необходимости повышения “доходности” внешнеэкономической политики. Именно с этим связано развитие экономических контактов с Ираком, Ираном, Ливией и т. д. Введение санкций против Ирака, Ливии и Югославии лишило Россию, по самым скромным оценкам, 20 млрд. долл., и о необходимости поддержки международной линии в отношении этих стран говорят только радикал-демократы, уже сейчас не имеющие практически никакой социальной базы в России. Перед президентскими выборами 1996 г. Б. Н. Ельцин, например, заговорил о том, что санкции против Ливии являются «несправедливыми» (51), произошел резкий отход от поддержки позиции США и НАТО в отношении Ирака и Югославии и т. д. Подавляющее большинство населения поддерживает и курс правительства даже на развитие военно-политических связей со странами, не относящимися к категории “демократических”. Можно по разному оценивать подобные контакты с моральной точки зрения, но России необходимы средства для модернизации промышленности и усиления социальной защищенности населения. Более того, Север нам четко демонстрирует прагматизм: ни разу не было слышно о введении каких-либо санкций против Саудовской Аравии и небольших теократий Ближнего Востока, этих настоящих заповедников исламского фундаментализма.

   Особо важный вопрос среди задач по обеспечению соответствующей роли в международной среде - позиция России на постсоветском пространстве. Как отмечалось, в России не существует четко сформировавшейся политики в отношении бывших советских республик. Постоянная борьба разнородных концепций внешней политики России, сосуществование нескольких форм самоидентичности определили непоследовательное отношение России к постсоветскому пространству и отсутствие в российской политике четких тактических и стратегических ориентиров.

   В условиях крайне негативной реакции общественного сознания России на неудачу с вхождением в “общеевропейский дом” усиливались реинтеграционные тенденции. Вопрос о партнерах России (“европейские” и “южные” республики), формах интеграции (федерация или конфедерация, экономическая или политическая) и методах (мирные или насильственные, “сверху” или “снизу”) оставался открытым.

   На Севере также нет единства и существует, по крайней мере, три подхода к бывшему постсоветскому пространству: 1) желание включить его в зону ответственности Севера (для ограничения России); 2) согласие на его вхождение в зону влияния России; 3) непротивление его превращению в “серую зону”, за которую основные мировые центры не желают (либо не могут) брать никакой ответственности. Первый подход грозит глубоким углублением разногласий с Россией. Второй подход, по мнению многих авторитетных наблюдателей, может подхлестнуть, как они называют, “неоимперские” амбиции России. Третий подход чреват усилением локальных внутрирегиональных и межнациональных конфликтов. За последнее десятилетие мы уже были свидетелями того, как Россия, не имея четкой сбалансированной концепции внешней политики, обычно пропускает начало конфликтов на территориях постсоветских государств и включается в них на той стадии, когда урегулировать их обычными политическими методами невозможно; а Север устраняется вообще от какого-либо решения данных конфликтов (52) .

   Ситуация осложнена тем обстоятельством, что большинство государств, возникших на территории бывшего Советского Союза, пока не являются устоявшимися и внутренне стабильными. Более того, вплоть до конца 90-х годов их вообще было трудно называть государствами в классическом, “веберовском” смысле слова - они были лишены многих важнейших признаков государственности (таких как контроль над своими границами, наличие самостоятельной денежно-финансовой системы, монополия на использование вооруженной силы в своих пределах и т. д.).

   Крайняя внутренняя нестабильность является характерной чертой любого посткоммунистического общества, но в бывшем СССР, где кризис и распад коммунистической системы совпал с кризисом и распадом единого государства, эта нестабильность проявляется особенно остро. Причем большинство бывших советских республик оказалось в этом смысле в самом тяжелом положении, поскольку они не имели даже ограниченного опыта самостоятельной государственности (53) .

   Создатели СНГ в 1991 г. исходили из того, что именно межгосударственные конфликты представляют собой наибольшую угрозу международной безопасности (54); это представление сохранилось до самого последнего времени. Но в случае бывшего СССР основная часть проблем возникает внутри отдельных республик, а не в отношениях между ними. Даже межгосударственные конфликты, по всей видимости, будут иметь очень значительный внутренний компонент (война Армении и Азербайджана в большой степени генерируется проблемой Нагорного Карабаха, которая, по крайней мере юридически, не является вопросом межгосударственных отношений).

   Мировая политика начала ХХI века вообще будет, по всей видимости, характеризоваться в большей мере внутренними потрясениями, гражданскими войнами и социальными катаклизмами в отдельных странах, нежели войнами между ними. Эта новая тенденция признана очень многими западными специалистами, придерживающимися различных политических ориентаций (55). Сохранение и даже укрепление стабильности на уровне международных отношений может в этих условиях оказаться опасной иллюзией, скрывающей дестабилизацию на других уровнях (56). Такая перспектива неизбежно должна была породить значительные сложности в деятельности СНГ, равно как и других организаций на территории бывшего СССР (при обсуждении вопросов о миротворческих операциях в рамках СНГ не были представлены ни таджикская оппозиция (до ее попадания во власть), ни трансднестровские сепаратисты, ни осетинские или абхазские лидеры).

   Довольно сложна ситуация с национальными интересами по обеспечению безопасности. С одной стороны, отодвинулась угроза термоядерной войны, Россия не имеет явных противников. С другой, вряд ли кто даст гарантии, что в будущем стране не придется повышать оборонные способности.

   Расширение НАТО на восток уже вызвало самую негативную реакцию в России. Чисто количественные показатели еще долго будут вызывать недоверие и подозрительность в отношении нее со стороны и политических кругов Севера и его общественности. Но там плохо осознают, что в общественном сознании России в течение целого тысячелетия закладывалось ощущение осажденной крепости, при этом угроза, как правило, исходила с Запада.

   На Севере часто объясняют те или иные шаги правительств требованиями общественности. В условиях институционализации парламентских и президентских выборов в России ее руководители еще в большей степени вынуждены считаться с мнением избирателей, так как отстранение от власти может сопровождаться не только лишением властных полномочий. Продвижение НАТО на восток воспринимается как военная угроза России, что толкает страну в объятия евразийцев-радикалов.

   В случае реализации их постулатов мир вновь может вернуться к двухполюсной системе, при этом нестабильная Россия, отягченная комплексом фрустрации после поражения в холодной войне и неудачи с демократизацией и “вхождением в общеевропейский дом”, будет существенно более непредсказуемой и агрессивной по сравнению с Советским Союзом 50-80-х годов.

   Если раньше для Советского Союза в плане безопасности основным вопросом была внешняя угроза, на чем, конечно, Кремль изрядно спекулировал, то сейчас примерно так же остро стоит проблема угрозы “изнутри”. Речь идет о возможной дезинтеграции России. Именно этим обстоятельством официально объяснялась военная операция в Чечне.

Опасность дезинтеграции страны существует и на Востоке России, в немалой степени из-за фактического устранения Кремля от решения проблем Дальнего Востока и Сибири. Эту проблему резко обострили коммуникационные разрывы, возникшие из-за тарифного произвола центральных инфраструктурных ведомств. Тем более важно сохранить южную границу в качестве рубежа с азиатскими цивилизациями, не допуская бесконтрольного проникновения на территорию РФ представителей иных культурологических формаций, с риском превращения страны в место культурного разлома. Возможная экспансия с Юга (даже если она будет осуществляться в ненасильственных формах) в ослабленную страну требует поддержания партнерских отношений с Севером, поскольку Россия в одиночку вряд ли сможет справиться с подобной угрозой.

Учитывая серьезные угрозы безопасности России как изнутри, так и извне, российская дипломатия обязана проводить самый гибкий политический курс, направленный на поддержание дружественных отношений с максимально возможным количеством стран и создание реальных перспектив привлечения их потенциала для решения экзистенциональных задач.

По всей видимости, путь интеграции России в западное сообщество уже закрыт (в первую очередь, самим Севером). Таким образом, в случае сохранения России в качестве единого суверенного государства ей остается лишь путь восстановления роли независимой великой державы. Открытым остается вопрос о методах - неоимпериалистических (основанных, пользуясь терминологией Бутроса Гали, на “негативном национализме”) или реалистически-прагматических (основанных на “позитивном национализме”). Но в любом случае трудно ожидать проведения альтруистической (“демократической”) внешней политики России в условиях, когда процесс общей демократизации глобального уровня межгосударственных отношений так и не начался.
 

1) Анализ Д. С. Лихачева показывает, что несколько сюжетов из индийской литературы пришли в Россию из Европы.
2) Данное обстоятельство объясняет, почему не было суда над КПСС и так резко прекратились поиски “золота партии”.
3) Здесь и далее под словом «доллар» имеется в виду доллар США.
4) Доклад о развитии человеческого потенциала в Российской Федерации. 1998. М., «Права человека», 1998, с. 18.
5) “Вопросы экономики” (Москва), № 1, 1996, с. 18.
6) Так, произошло необыкновенно резкое снижение роли государства в экономической жизни России. Можно, например, отметить, что за пять лет занятость в государственном секторе в стране упала с 90% населения (1990 г.) до 44% (1994 г.) (From Plan to Market World Development. Report 1996. New York, «Oxford University Press», 1996, p. 21).
7) См. Российская экономика: итоги 1997 года. - “Экономист” (Москва), № 3, 1998.
8) Emerging-Market Indicators. - «The Economist» (London), № 8130, 31.07.-06.08.1999, p. 92.
9) По-видимому, “долларизация” экономики и полная конвертируемость рубля (даже во Франции франк стал конвертироваться сравнительно недавно) были стратегическими ошибками. Более того, политика слабой национальной валюты, когда, например, в конце 1991 г. рубль сразу обесценился в 196 раз, была одним из факторов макроэкономического крушения (Г. Дубянская. Реформы и национальная валюта. - Независимая газета, 13.05.1997, с. 4).
10) Доклад о развитии человеческого потенциала в Российской Федерации. 1995. М., 1996, с. 28; Poverty in Russia. An Assessment. World Bank, 1995, p. 15.
11) The Russia Longitudinal Monitoring Survey, 1992 - 1996. North Carolina, Feb. 1997, p. 13.
12) “Трибуна” (Москва), № 5, 1998, с. 1.
13) Основные направления единой государственной денежно-кредитной политики на 1998 г. - “Деньги и кредит” (Москва), № 12, 1997, с. 13.
14) М. Горшков. Граждане России об итогах 1998 года и надеждах на 1999-й. - Независимая газета, 25.02.1999, с. 8.
15) Л. Овчарова, Е. Турунцев, И. Корчагина. Бедность: где порог? - “Вопросы экономики”, № 2, 1998, с. 65.
16) Н. Денисов. Социальное расслоение общества: причины, последствия, меры по ограничению. - “Экономист”, № 1, 1997, с. 76.
17) По данным Госкомстата РФ, если в 1980 г. доля внебрачных рождений составила 10,8%, то в 1997 г. - 25,3%.
18) Официальные и «полуофициальные» индексы дает более благополучную картину. Так, в Докладе о развитии человеческого потенциала в Российской Федерации. 1998 отмечается, что реальная заработная плата в 1997 г. составляла 51,4% по сравнению с 1990 г., а реальный размер пенсий - соответственно 52,6% (с. 29). При этом, как правило, авторы более радужных цифр не дают собственной методики расчетов.
19)  И. Сундиев. Криминальные компоненты современной социальной динамики России. - “Бизнес и политика” (Москва), № 9, 1995, с. 8.
20)  Доклад о развитии человеческого потенциала в Российской Федерации. 1996. Москва, 1997; The1995 Russian Human Development Report. United Nations Development Programme, New York, «Oxford University Press», 1995.
21) Human development Report. 1997. New York, «Oxford University Press», 1997, p. 146.
22) В. И. Козлов. Вымирание русских: историко-демографический кризис или катастрофа? - “Вестник Российской Академии Наук”, 1995, т. 65, № 9, с. 775.
23) World Population Prospects: the 1996 Revision. US Bureau of the Census International Data Base, 1997.
24) Социальная и социально-политическая ситуация в России: анализ и прогноз. (Первая половина 1994 года.) Под ред. Г. В. Осипова. M., «ИСПИ РАН», 1994, с. 31; В. Погребинская. Уровень жизни населения и структура доходов. - “Экономист”, № 10, 1995, с. 20; Н. Денисов. Социальное расслоение общества..., с. 77.
25) М. Горшков. Есть в России такой класс! - Независимая газета, 25.05.1999.
26) М. Горшков. 42 процента опрошенных жителей России сами готовы лечь на рельсы. - Независимая газета, 18.07.1998, с. 8.
27) Заславская Т.И. Новые данные о доходах россиян. - “Социологические исследования” (Москва), 1995, № 6, с. 26-48.
28) Заславская Т. И. Человек в реформируемом российском обществе. - “Общество и экономика” (Москва), 1995, № 9.
29) А. В. Дмитриев, Е. И. Степанов, А. Н. Чумиков. Российский социум в 1995 году: конфликтологическая экспертиза (первое полугодие). - “Социологические исследования”, № 1, 1996, с. 16.
30) М. Горшков. Граждане России об итогах 1998 года..., с. 8.
31) А. Камакин. Страна не доверяет своему президенту. - Независимая газета, 7.05.1999, с. 1.
32) Аргументы и факты (Москва), 16.07.1994.
33) М. Горшков. Граждане России об итогах 1998 года..., с. 8.
34) Американский социолог Э. Мюллер в результате анализа политического развития 58 стран, вставших на путь демократии, обнаружил, что пауперизация значительной части населения, критическая величина различий в уровне жизни богатых и бедных неизбежно приводят к ослаблению позиций демократии.
35) Социальная и социально-политическая ситуация..., с. 14.
36) Финансовые Известия, 19.03.1996, с. VI.
37) М. Горшков. Граждане России об итогах 1998 года..., с. 8.
38. Кутелия Б.Н. Дифференцированное отношение населения к социально-экономическим реалиям 1992-1994 гг. - “Общество и экономика”, 1995, № 6, с. 49-65.
39) Аргументы и факты, 06.02.1996.
40) А. Камакин. Страна не доверяет..., с. 1.
41) М. Горшков. Граждане России об итогах 1997 года и надеждах на 1998-й. - Независимая газета, 16.01.1998, с. 8.
42) Б. Дубин. Религия, церковь, общественное мнение. - “Свободная мысль” (Москва), № 11 (1468), 1997, с. 96.
43) Л. Бызов, В. Петухов, А. Рябов. В России происходит стирание мировоззренческих различий. - НГ-сценарии, № 6, 1998, с. 4.
44) М. Горшков. Граждане России об итогах 1998 года..., с. 8.
45) См. Интервью академика-секретаря Отделения экономики РАН Д. С. Львова (Независимая газета, 29.05.1998, с. 4).
46) По данным ИСЭПН РАН, на руках населения - 44 млрд. долл., а по оценке Бюро экономического анализа - немногим более 20 млрд. (Проект Доклада о развитии человеческого потенциала в Российской Федерации. 1999, с. 68.)
47) З. Бржезинский, знаменитый своей крайней неприязнью к России и русским, призывает к реализации именно такого сценария (не обозначая, правда, его основные последствия) ( Z. Brzezinski. Geostrategy for Eurasia. - “Foreign Affairs”, Sept. - Oct., 1997).
48) Edward Mansfield and Jack Snyder. Democratization and the Danger of War. - “International Security”, vol. 20, № 1, Summer 1995, p. 6.
49) Нельзя не вспомнить о сходной аксиоме советских обществоведов - но только о социалистической системе.
50) Раньше при анализе политики Советского Союза можно было быть “кремленологом”, а не “советологом”. Теперь же недостаточно хорошо разбираться в хитросплетениях внутренней борьбы в Кремле.
51) E. Chung. Interest Groups and Russian Foreign Policy Making. - Foreign Policy Making in Russia. An Analysis of Domestic Entanglements. Ed. By E. Chung. Seoul, «Kwangil Publishing Co», 1998, p. 111.
52) Следует, конечно, учитывать, что для западных оценок ситуации на постсоветском пространстве характерен дифференцированный подход - в отношении стран Балтии, так называемых “европейских” и “южных” бывших республик СССР.
53) Ряд российских политиков и экспертов, стоящих на позициях реинтеграции постсоветского пространства, утверждают, что отсутствие традиции государственности в числе других факторов предопределяет неспособность бывших союзных республик к независимому существованию; поэтому Центральная Азия, в частности, нуждается в политическом патронаже со стороны России. См., например: А. Мигранян. Россия и ближнее зарубежье. Все пространство бывшего СССР является сферой жизненных интересов России. - Независимая газета, 18.01.1994.
54) Они были отнюдь не одинокими в этом своем убеждении: на Западе существует обширная литература, обосновывающая такую точку зрения. См.: J. N. Rosenau. Turbulence in World Politics: A Theory of Change and Continuity. Princeton, «Princeton University Press», 1990; Ethnic Conflict and International Security», Special Issue of Survival, vol. 35, № 1, Spring 1993; J. Nyerere, ed. The Challenge to the South. New York, «Oxford University Press», 1990.
55) См., например: L. Freedman. Order and Disorder in the New World. - «Foreign Affairs», vol. 71, № 1, 1991-92, pp. 20-37; Ch. W. Kegley, Jr. The New Global Order: The Power Principle in a Pluralistic World. - «Ethics and International Affairs», vol. 6, 1992, pp. 1-40; M. H. Halperin, D. J. Scheffer. Self-Determination in the New World Order. Washington, «Carnegie Endowment», 1992; D. P. Moynihan. Pandemonium: Ethnicity in International Politics. New York, «Oxford University Press», 1993; J. Kotkin. Tribes: How Race, Religion, and Identity Determine Success in the New Global Economy. New York, «Random House», 1993.
56) Некоторые авторы полагают, что многие межгосударственные конфликты последнего времени де-факто являются конфликтами внутренними или, по крайней мере, непосредственно генерируются последними. Согласно одному исследованию, из 200 наиболее крупных конфликтов, имевших место после второй мировой войны, 85% были скорее внутренними, чем межгосударственными (H. Staar, B. A. Most. Patterns of Conflict: Quantitative Analysis and the Comparative Lessons of Third World Wars. - R. Harkavy, S. Neumann, eds. The Lessons of Recent Warsin the Third World. Boulder, Colorado, «Westview Press», 1993, pp. 163-179).