Российская цивилизация с культурологической точки зрения всегда была более близка к западной, но отличалась исклю чительным своеобразием. На первом этапе существования государственности у восточных славян Русь была составной частью европейской цивилизации и была практически изолирована от Юга. Не случайно в древней русской литературе фактически нет сюжетов, заимствованных с Востока (1). Татаро-монгольское нашествие и необъявленный крестовый поход Римской католической церкви против Руси привели к раздроблению последней и возникновению враждебной польско-литовской унии, которая отрезала Московию от Запада. На три столетия были прерваны практически любые связи. На Руси стала формироваться своя, совершенно особая цивилизация, отличная и от западной и от восточной. Активное развитие контактов с Югом и Востоком вызывало превращение Руси в евразийскую державу.

   Насильственная модернизация и вестернизация, осуществленная в начале XVIII века императором Петром I, приблизила Российскую империю к другим европейским державам с точки зрения формы. Но эта попытка привела к появлению двух разнородных и часто противоречащих друг другу культур в России - верхов и низов, что сыграло самую негативную роль в дальнейшем. Одним из частных проявлений этого культурологического разлома и некритически проводимой вестернизации стала тенденция идентифицировать себя исключительно по отношению к западному стандарту, который неизменно принимался за эталон. Такое отношение и было одним из факторов, приведших в начале века к победе марксизма (не надо забывать, что марксизм - западное явление), а в конце века - к строительству “дикого капитализма”, основанного на крайнем индивидуализме, культе потребления и силы (и одна, и другая концепция были доведены в российских условиях до крайности).

   Цивилизационным особенностям России больше отвечает срединная модель развития - между коллективизмом и индивидуализмом. Октябрьская революция “опрокинула” Россию на коллективистский путь, но очень скоро началось эволюционное движение к индивидуализму. В 90-е годы была предпринята попытка выбрать чисто индивидуалистский путь развития. Чужие парадигмы привели Россию к тому, что в первом случае значительный прогресс по макроэкономическим показателям сопровождался потерями десятков миллионов жизней, а во втором - социально-экономическим регрессом, имеющим крайне мало аналогий в мировой истории ХХ века.

   В России в 1991 г. произошла настоящая революция и изменение формационного строя. Еще с конца 70-х годов начался кризис советской модели развития. В старых рамках (отсутствие частной собственности и стимулов для труда, информационная закрытость, неповоротливость и негибкость государственной машины и т. д.) становилось все труднее инкорпорировать хотя бы элементы второго этапа научно-технической революции. Перестройка была попыткой изменить старую систему (появление альтернативных форм собственности и политического плюрализма, больший доступ к информации) и сделать шаг в сторону конвергенции двух общественных систем (Запад с его постиндустриальным обществом несравненно дальше продвинулся по этому пути).

   Непродуманная экономическая реформа 80-х годов забуксовала практически сразу, и главный акцент был сделан на политических преобразованиях. Таким образом, была разбужена политическая активность населения в условиях продолжавшегося экономического кризиса. Гласность сделала достоянием общественности те негативные процессы и эксцессы, которые сопровождали социалистическое строительство. Все действительные достижения страны были полностью затушеваны. Семидесятилетний идеологический прессинг привел к господству прямолинейной логики, и в новых обстоятельствах население стало воспринимать весь советский период как господство тьмы. Особую роль в этом процессе сыграла советская интеллигенция, крайне недовольная относительным ухудшением своего материального и статусного положения, постепенно нараставшего в ходе всего послесталинского периода. Основные слои населения либо пассивно созерцали происходившее, либо также вошли в оппозицию существовавшему режиму.

   Решающую роль в перевороте 1991 г. сыграла, как это ни парадоксально, номенклатура, правящий класс страны. Со сталинского времени возникла жесткая иерархизированная система, в соответствии с которой было четко и строго расписаны все материальные блага, соответствовавшие каждому конкретному посту. Конечно, уже с 60-х годов “выпасть” из номенклатуры можно было лишь за особые прегрешения. Но, обладая полной властью в стране, номенклатура была практически не в состоянии обеспечить себе достойное (в ее представлении) материальное положение.

   Часть (меньшая) номенклатурной верхушки проявила либо негибкость и страх перед потерей существовавших льгот, либо искреннюю верность социалистическим идеалам. При этом она оказалась не в состоянии выдвинуть какую-либо реальную концепцию развития страны. Несравненно большая часть номенклатуры видела перспективу совершенно в ином: в построении анархического общества под лозунгом «демократического» - для получения возможности материального обогащения. Выступление ГКЧП дало возможность данной группе возглавить народную революцию. По подсчетам Института социологии РАН, в 90-е годы 75% политической элиты страны представляли собой выходцев из старой номенклатуры (2). Советская номенклатура смогла на всем постсоветском пространстве сохранить всю полноту власти, получив в добавок абсолютную неподконтрольность.

   Основным средством преобразования власти в материальные блага стала приватизация, проведенная нелегитимными способами. Первоначально все население было лишено практически всех сбережений. Средний россиянин имел только на сберкнижке несколько тысяч рублей, то есть на каждого человека приходилось порядка 4-5 тыс. долл.(3)  (если сравнивать покупательную способность доллара и рубля в 1991 г.). Эти вклады были обесценены моментально, что давало возможность воспрепятствовать населению участвовать в разделе бывшей общенародной собственности. Таким образом, финансовые средства в России остались только у трех прослоек населения: самой номенклатуры (деньги партии и КГБ), компрадоров и преступного мира. После этого началась массовая приватизация, в которой особую роль сыграли приватизационные чеки (абсолютное большинство населения, за исключением коррумпированной власти и связанного с ней преступного мира, не имело никаких возможностей их выгодного размещения). Произошло расхищение государственной собственности, созданной многими поколениями: за минимальные суммы в частные руки были отданы крупнейшие предприятия. Отмеченные выше три группы оказались владельцами практически всей собственности в России.

   В стране зародился не промышленный капитал, а спекулятивно-компрадорский ( да еще тесно связанный с криминальным). В истории не существует ни одного примера, когда буржуазия этого типа сыграла бы позитивную роль в развитии экономики и передового производства, а формирование данного слоя в других странах проходило при поддержке извне в период создания колониальной системы. Основной части органов власти, от низшего до высшего уровня, выгодно укрепление позиций именно компрадорской прослойки.

   Последняя заинтересована в выкачке средств из России и не склонна к их “замораживанию” - то есть развитию промышленности и сельского хозяйства, поскольку понимает всю нелегитимность своей собственности и опасается ее утраты. В результате из страны ежегодно вывозится за рубеж средств значительно больше, чем получаемые внешние займы. По самым скромным экспертным подсчетам (данные Федеральной службы по валютному контролю), с 1990 г. по 1996 г. было нелегально вывезено 150 млрд. долл., а в 1997-1998 гг. эти объемы оказались еще выше (4). Е. М. Примаков называл цифру «несколько сотен миллиардов долларов», а по другим оценкам, «бегство» капитала в 90-е годы превысило 1 трлн. долл. При этом власть даже не пытается объяснить, почему в стране, где только регистрируемая сумма экспорта сырья, металлов и топлива составляет 70 млрд. долл. (на практике - значительно больше, поскольку эта сумма резко занижается в целях неуплаты налогов), а реальные производственные издержки не превышают 6-8 млрд. долл., бюджет страны составляет 20 млрд. долл. в год.

   Строительство «дикого капитализма» (Дж. Сорос) или «пиратского государства» (А. Солженицын) не могло не вызвать резкого ухудшения экономической ситуации. Помимо этого, революционность методов привела к разрушению старого механизма управления экономикой в условиях, когда не был создан новый. Отход от излишнего централизма в экономической сфере, бесспорно, был абсолютно необходим, но он должен был осуществляться постепенно, последовательно и с четко выработанной стратегией, а не на базе расчетов на всесилие рынка.

   Первоначально важной причиной кризиса стал разрыв или ослабление экономических связей в рамках бывшего СЭВ и Советского Союза. На первом этапе (1991-1992 гг.) до 50% сокращения производства объяснялось данными обстоятельствами (5). В тот период свою негативную роль сыграло и изменение паритета цен на внутреннем рынке. С отменой государственной монополии на внешнюю торговлю и снижением (ликвидацией) таможенных тарифов в России начало происходить подтягивание внутренних цен к мировому уровню. В результате обозначился опережающий рост цен на продовольствие, сырье и некоторые полуфабрикаты при относительной стагнации или снижении цен на готовые изделия, что, в свою очередь, вело к появлению массы убыточных предприятий в ряде отраслей, приостановке их деятельности. Следует также отметить и изменение государственной политики в сфере ВПК (сокращение военных расходов, в особенности заказов на военную технику; конверсия военных предприятий за счет их внутренних ресурсов; ограничение на начальном этапе реформ экспорта военной техники). Самым резким образом снизились инвестиции. Нелегитимная приватизация не могла обеспечить и роста эффективности производства. Глубокий и затяжной экономический и социальный кризис был также вызван мгновенным открытием экономики внешней конкуренции и другими грубейшими ошибками при проведении реформ6 .

   Все эти процессы привели к резкому ухудшению ситуации на макроэкономическом уровне. Результатами кризиса стали: (1997 г. по отношению к 1990 г.) падение ВВП России на 42%, рост цен в 10,7 тыс. раз, сокращение реальной зарплаты в 2,5 раза (7). Лишь в 1997 г. данный кризис начал переходить в частичную стабилизацию (ВВП вырос на 0,4% по сравнению с 1996 г.; инфляция снизилась до 1% в месяц; стабилизировалась, хотя и на очень низком уровне, реальная зарплата; несколько уменьшилась дифференциация доходов; произошло и снижение безработицы), однако в 1998 г. положение вновь ухудшилось (так, ВВП упал на 3,9% (8)). По данным Госкомстата, падение ВВП в первом полугодии 1999 г. оценивалось в 2,9%.

   При практически полностью открытой экономике многие отрасли хозяйства в 90-е годы попросту рухнули - машиностроение, легкая и пищевая промышленность. В абсолютно кризисном положении оказались сельское хозяйство, ВПК, автомобилестроение, производство электроприборов и т. д. На плаву остались лишь сырьевые отрасли (ориентированные на экспорт). Единственным достижением российских реформаторов была финансовая стабилизация.

   Однако они лишились и своего единственного успеха моментально, за одну неделю августа 1998 г. Колоссальные внешние заимствования (около 100 млрд. долл.), которые пошли почти исключительно на поддержание курса рубля, были, таким образом, потрачены абсолютно впустую. Иностранные инвестиции в развитие промышленности в 90-е годы были минимальны, зато в Россию хлынул поток спекулятивных капиталов (44 млрд. долл. - только в 1997 г.), владельцы которых искали мгновенную прибыль. Отток этих инвестиций в первой половине 1998 г. и был одним из факторов, вызвавших серьезнейший финансовый кризис в России летом-осенью 1998 г. (9)

   Финансовый кризис в России в крайней степени обострил ситуацию с бедностью, которая и так превратилась в основную проблему уже в начале 90-х годов. Следует отметить, что российские власти с помощью различных манипуляций пытаются тщательно ее закамуфлировать. В связи с либерализацией цен в 1992 г. прежняя система исчисления бедности рухнула, и Министерство труда, по рекомендациям МОТ, разработало концепцию “минимальной продовольственной корзины”; она состоит из 19 продовольственных товаров (10). Состав корзины неоднократно пересматривался в сторону снижения норм потребления мяса и молочных продуктов и увеличения доли картофеля, овощей и хлеба. В 1992 г. указом президента России было введено понятие “прожиточного минимума”. Официальная оценка удельного веса населения, имеющего денежные доходы ниже прожиточного минимума, дается Госкомстатом. По этим данным, доля населения с доходами ниже прожиточного минимума составила 33,5% в 1992 г. и 42,0% в 1994 г. В этом же году Госкомстат от учета денежных доходов перешел к учету материальных ресурсов, которыми располагает семья. При такой методике доля бедных в 1994 г. снизилась до 22,4% и составила 21,8% в октябре 1997 г.

   Ввиду сомнительного качества официальных данных многие эксперты и оппозиционные движения перешли к использованию других источников информации, в частности, Российского мониторинга экономического положения и здоровья населения, организуемого совместно Институтом социологии РАН и Университетом Северной Каролины (США). По данным этого обследования, доля бедных составляла: 11,1% (сентябрь 1992 г.), 13,1% (ноябрь 1993г.), 17,2% (декабрь 1994 г.), 29,5% (октябрь 1995 г.), 36,3% (октябрь 1996 г.) (11). Эти данные подтверждаются и разовыми обследованиями других организаций. Так, по официальным данным Министерства социальной защиты, в 1995 г. доходы почти 45 млн. человек были ниже прожиточного минимума.

   Весьма серьезно обстояли дела с выплатой зарплаты. В конце 1994 г. зарплату получали с задержкой на месяц, неполностью либо вообще не получали почти две трети работников государственных предприятий и организаций. В феврале 1998 г. задолженность по выплате зарплат, пенсий и прочих социальных платежей оценивалась в 54,5 млрд. новых руб. (12) Резко возросло число безработных: по классификации МОТ, в конце 1997 г. в России насчитывалось 6,5 млн. безработных - 9,1 % от численности экономически активного населения (13).

   Сейчас трудно предсказать последствия событий августа 1998 г., но при негативном развитии ситуации доля бедных может превысить 90% населения. В начале 1999 г. Госкомстат России фактически засекретил данные по бедности населения. По самооценкам населения, в этот период среднемесячный бюджет семьи из 3 человек составлял 90 долл., тогда как в июне 1998 г. - 290 долл. (14)

   Среди бедных неуклонно падала доля “традиционных бедных” (престарелых, инвалидов, многодетных и пр.) и нарастала доля “новых бедных” - работающих: в 1994 г. 29% работающих получали доход ниже прожиточного минимума, в 1995 г. - 36%. В 1997 г. почти половину “новых бедных” составляли семьи с двумя работающими и 1-2 детьми (15). Особо необходимо отметить попадание в зону бедности имеющих работу, в том числе высококвалифицированных специалистов, так как данный печальный феномен не имеет аналогов за пределами постсоветского пространства. В культуре, образовании, здравоохранении, отчасти науке, средняя зарплата находится существенно ниже среднестатистической зарплаты в стране (16). При этом следует иметь в виду, что у них возможности дополнительных заработков существенно лимитированы (в том числе и психологическими факторами).

   В особенно тяжелой ситуации оказываются женщины, на положение которых воздействует и общий для всей России фактор: изменение структуры экономики (свертывание производства в легкой и, частично, пищевой промышленности, сфере услуг, культурно-образовательной сфере, сельском хозяйстве) происходит таким образом, что в зону бедности во все большей степени выталкиваются женщины. Этому способствует и нарастание доли одиноких женщин в старших возрастных группах (вследствие возрастающей смертности и сокращения продолжительности жизни мужского населения), и устойчиво высокий удельный вес одиноких матерей среди женщин трудоспособного возраста (что является следствием сохраняющегося высокого уровня разводов и внебрачных рождений (17)).

   Особенно остро почувствовали россияне ухудшение материального положения. Как отмечалось, уже первый день реформ (либерализация цен с 1 января 1992 г.) практически ликвидировал сбережения, накопленные за весь советский период. Только в 1992 г. по сравнению с 1990 г. вдвое сократилось приобретение продовольственных товаров, втрое - предоставление платных услуг.

   В России в целом падение реальной заработной платы происходило крайне высокими темпами. Так, в 1995 г. по сравнению с 1987 г. номинальная зарплата увеличилась в 1500 раз, цены на хлеб - в 8-15 тыс. раз, мясо и мясопродукты - в 5-12 тыс. раз, яйца - в 4-6 тыс. раз, молоко - в 10 тыс. раз, масло растительное - в 8 тыс. раз и т. д. (водка, правда, только в 500 - 700 раз). В 1995 г. индексы средней реальной зарплаты и пенсий составили по сравнению с 1991 г. (100%) соответственно 20% и 38% (в соответствии с методикой А. И. Салицкого (18)). Если в 1991 г. один работающий в госсекторе на свою зарплату мог содержать 2,2 члена семьи, то в 1994 г. - только 0,6 (19). Таким образом, произошло то, что не укладывается в сознание европейцев и американцев: работа (занятость) в современной России мало влияет на социальный статус, имущественное положение и психологическое самочувствие человека.

   В целом крайне существенно ухудшилось качество жизни среднего россиянина. По индексу человеческого развития (исчисленного Программой развития ООН - с существенной переоценкой ВНП России) страна опустилась на 44 место в мире уже в 1992 г. по сравнению с 33 местом в 1990 г. По оценкам, в 1995 г. Россия находилась уже в шестом десятке (20), а Доклад 1997 г. поставил Россию уже на 67 место (21).

   В 1995 г. ожидаемая продолжительность жизни для мужчин составила 58,0 (в 1987 г. - 64,9 лет), а общая ожидаемая продолжительность жизни - 65,0 года (в 1991 г. - 69 лет). В 1993 г., по сравнению с 1990 г., в России вдвое увеличилось число самоубийств. Их число (56 тыс.) на 25% превышало количество убитых (22). За один 1993 г. убыль русских в пределах Российской Федерации составила около 1 млн. человек, а в 1994 г. - перевалила миллионный рубеж. По данным демографов, уже в самом начале XXI века по численности населения русские будут занимать лишь восьмое место в мире. По данным Бюро Цензов США, в 2000 г. численность населения России составит 145,9 млн. человек, а в 2010 г. - 143,9 млн. (23) Официальные данные за 1996-1998 гг. показывают улучшение ситуации, но не понятно, какие факторы определили рост продолжительности жизни россиян на три года.

   Одно из первых мест в списке опасений россиян стабильно занимает криминализация обстановки и отсутствие реальной борьбы с преступностью. Средние темпы роста криминальной преступности в 90-е годы, по официальным данным, составляют 25-30% в год (без учета того, что, по утверждению Криминологической ассоциации России, ежегодно в стране за пределами регистрации в правоохранительных органах остается 7-9 млн. криминальных деяний).

   Резко ухудшилась ситуация в социо-культурной сфере. За 5 лет в несколько раз сократилось число посетителей библиотек, кинотеатров и музеев, подписчиков газет и журналов. Происходит снижение уровня образования. Даже в Москве 7% детей не посещают начальную или неполную среднюю школу. Крайне сократились доли выделяемых на образование, здравоохранение, культуру и науку ассигнований, к чему надо приплюсовать сокращение объемов самого государственного бюджета.

   В соответствии с наиболее надежными оценками, слой населения, которому доступно потребление по среднему стандарту (приобретение товаров длительного пользования или наличие сбережений, сопоставимых с ценами на эти товары; регулярный отдых; пользование платными услугами) в середине 90-х годов охватывал примерно 8% российских граждан. Еще 2% относятся к категории “новых богатых” (24). Таким образом, с точки зрения материального положения, в России практически исчез “средней класс”, этот становой хребет демократии.

   Существует ряд докладов, посвященных проблемам среднего класса, в которых достаточно оптимистически оценивается его численность. Так, в аналитическом докладе «Есть ли в России средний класс?», подготовленном Российским независимым институтом социальных и национальных проблем весной 1999 г., утверждается, что в средний класс входит 15-18% россиян (12-15 млн. человек). При этом к нему были отнесены семьи с месячным душевым доходом в 1500 рублей (60 долл.). В докладе указывалось, что у большинства семей среднего класса этот показатель не превышает цифры в 5000 рублей (200 долл.), и подчеркивалось, что с учетом уровня цен эту цифру надо «удвоить, а то и утроить» (25). Однако доход в 400-600 долл. в ряде стран является показателем крайней бедности, а в скандинавских странах пособие по бедности достигает 1000 долл. Более того, в докладе утверждается, что после финансового кризиса 1998 г. численность среднего класса сократилась всего лишь с 25% до 18%. Вместе с тем в июне 1998 г. самый низкий среднемесячный доход на одного члена семьи среди разных социальных групп (по данным того же Института) был у жителей села и составлял как раз 60 долл. (у пенсионеров - 72 долл.). Даже учитывая, что за год курс доллара вырос существенно значительнее, чем общие цены, по методике Института получается, что в 1998 г. в средний класс следовало записывать чуть ли не все социальные группы. При этом в том же тексте от 1998 г. отмечалось, что 42% респондентов были готовы «сами лечь на рельсы» (26).

   Проблемы, связанные с положением среднего класса России, являются одними из наиболее важных и все чаще оказываются в фокусе разнообразных исследований и дискуссий. Внутри страны и за рубежом накоплен обширный эмпирический материал, начинается процесс его интенсивного осмысления. Исключительная острота вопроса заключается в том, что практически все авторы, расходясь по поводу наличия или отсутствия в России среднего класса, полагают, что его слабость ведет к политической нестабильности и экономическому кризису. Перспективы сохранения демократии в России напрямую связываются с социально-экономическим положением и психологическими установками среднего класса России.

   Иные (по сравнению с Севером) условия формирования среднего класса при переходе к многоукладности ведут к специфической структуре складывающегося гражданского общества, что во многом затрудняет сохранение демократии. В России не была генерирована общая концепция построения демократии и во многом игнорировались особые условия страны. Схематизм идеологии российских реформ (полное игнорирование социальных и психологических закономерностей при абсолютизации нескольких макроэкономических показателей, преимущественно в финансовой сфере) еще сильнее препятствует утверждению реальной демократии.

   Закат оптимистических ожиданий, возлагавшихся на демократию, порождает массовое разочарование в демократии вообще (а не только в ее российском варианте), возрождение популярности тоталитаристских идеологий, распространение настроения «порядок любой ценой» и т. д. Результаты президентских выборов 1996 г. вызвали временное облегчение, но не устойчивый оптимизм: победа демократии была не бесспорной и гораздо менее убедительной, чем пять лет назад. Социологические опросы представителей базовой страты не оставляют сомнений в том, что демократические традиции в современной России пока очень неустойчивы и популярность демократических ценностей быстро снижается.

   В царской России средний класс был крайне малочисленным. В поздний советский период можно выделить весьма многочисленную прослойку, совпадающую по образованию и функциям со средним классом развитых стран. Но поскольку вся собственность в стране была государственной, этот слой фактически представлял собой государственных служащих.

   Развитие государственно-капиталистического уклада в современной России специфически консервирует “протосредний” класс (наследие советского периода), который представлен, в основном, государственными служащими. Появление капиталистического уклада способствует формированию нового среднего класса, который уже отчасти сопоставим со своим западным аналогом. Вместе с тем, если на Севере модифицировались и эволюционировали низшие слои, то развитие капиталистического уклада в России, напротив, происходит в формах, способствующих увеличению численности и деградации таких слоев, что расширяет пространство (социальное, демографическое и т. д.), не способное порождать средние слои.

   Один из парадоксов российской действительности состоит в том, что “новые” средние слои (торгово-посредническая прослойка, “деловой мир” в его специфически российском виде и т. д.) фактически представляют собой элемент традиционной социальной структуры, а размывающиеся “старые” (научные работники, инженеры и т. д.) - часть общества, олицетворяющую интеллектуальный потенциал общества и научно-технический прогресс.

   В советский период политика усреднения и выравнивания социального уровня всех территорий вела к их развитию в одном направлении. Естественно, в одних регионах “протосредний” класс был хорошо развит, а в других - только формировался, но процесс был достаточно единообразным. В современной России численность, структура и качество среднего класса все сильнее различаются. Так, существуют регионы (например, Урал), где продолжают доминировать государственные служащие (а соответственно, и сохраняется “старый” средний класс). В Москве и Петербурге, напротив, происходит интенсивное формирование преимущественно нового среднего класса. Все это ведет к мозаичности картины и возникновению противоречий внутри самого среднего класса.

   В переходных условиях идеология и деятельность как традиционных, так и современных групп, вообще внутренне противоречива и препятствует консолидации среднего класса. Сейчас происходит обострение идеологических и духовных противоречий между старыми и вновь возникающими слоями. Хотя носители этих идеологий и духовности немногочисленны, однако их влияние существенно превышает их долю в обществе.

   В целом в стране идет процесс деквалификации и роста социальной маргинальности средних слоев. Особенно следует выделить проблему люмпенизации мигрантов, в прошлом относившихся, как правило, к среднему классу. Миграционный поток, помимо этого, создает еще большее напряжение вокруг рабочих мест и ведет к обострению противоречий внутри среднего класса.

   По-видимому, улучшение (ухудшение) показателей человеческого потенциала в отдельных странах непосредственно связано как раз с увеличением (уменьшением) численности средних слоев. В России произошло одновременное катастрофическое уменьшение численности среднего класса и падение показателей человеческого потенциала.

   Серия опросов занятых работников, проведенных в 1993-1995 гг., показала, что 16,3% оценивают материальное состояние своих семей как нищету, 33,6% - как бедность, 26,9% - как жизнь в постоянной нужде (27). Причем обеднение населения продолжало усиливаться. С 1993 г. по 1995 г. доля россиян, оценивающих свое материальное положение как “плохое и очень плохое”, увеличилась с 42% до 49% (а доля оценивающих его как “хорошее” снизилась с 8% до 5%) (28). По самооценкам населения, в середине 90-х годов лишь у 30% хватало доходов на питание и одежду, тогда как у 45% - лишь на питание, а 20% на свои доходы вообще не могли прокормиться (29) . В начале 1999 г. 53,9% россиян полагали, что их материальное положение - «плохое». 28,3% людей считали, что они плохо питаются, 36,5% - плохо одеваются (30). В 1999 г. на вопрос «Опасаетесь ли вы потерять нажитое вами или вашей семьей из-за каких-то неблагоприятных изменений или потрясений в обществе?» на первое место вышел ответ «Не опасаюсь, так как терять нечего» (31).

   Общую ситуацию в стране воспринимает как “критическую” еще большая часть россиян. Существенную роль при этом играет внутренняя рассогласованность, непоследовательность социально-экономического сознания наших сограждан. Социологическое исследование, проведенное в 1994 г., показало, что, оценивая экономическую ситуацию в стране в целом, 66 % респондентов характеризуют ее как “плохую или очень плохую” и только 19 % - как “нормальную или хорошую”. В то же время, оценивая положение дел в их собственных семьях, только 42 % респондентов характеризуют его как “плохое или очень плохое”, 57 % - как “нормальное или хорошее” (32). Другой опрос показал, что если в конце 1994 г. около 50% опрошенных полагали, что “жить трудно, но можно терпеть” и только одна треть считала, что “терпеть такое положение далее невозможно”, то уже к концу 1995 г. число последних достигло почти 40%. Итоги 1996 г. оценивались для России как «очень удачные или хорошие» 8,7% населения, итоги 1997 г. - 4%, а итоги 1998 г. - 2,1%. 1996 г. был для России, по мнению 84,7% россиян, «трудным» или «очень тяжелым». В 1997 г. так считали 91,3% населения, а в 1998 г. - 94,2%. Вновь более благополучные оценки получили в эти годы ситуации внутри самих семей, но и здесь заметно ухудшение положения. 1996 г. был в целом благополучным для 22,5% семей, 1997 г. - для 24,5% семей, а 1998 г. - лишь для 15,6%. Последний год был весьма неблагоприятным для 81,9% семей (1996 г. - только для 73,9%) (33).

   Закономерное следствие социально-экономической ситуации - разочарование в демократии, ностальгия по советскому прошлому и поддержка соответствующих политических сил. Люди начинают верить в демократию, если убеждаются в ее “практической полезности” для себя лично. Если демократия ведет к социально-политическим катаклизмам и усилению бедности, она обречена на непривлекательность. Об этом свидетельствует мировой опыт (34).

   Именно массовая бедность ведет к отрицанию необходимости реформ и демократизации общества. По данным Института социально-политических исследований РАН, в августе 1992 г. 6% респондентов считали, что реформы дают положительные результаты, 47% полагали, что они ничего не дают, а 33% утверждали, что реформы приносят отрицательные последствия. В мае 1994 г. первую позицию занимали 8% опрошенных, 42% - вторую и 39% - третью (35) . Число симпатизирующих в целом системе, основанной на частной собственности, сократилось с 42% в 1992 г. до 22% в 1995 г., а желание “вернуться в прошлое” выражали 69% участников одного из опросов. В 1996 г. результаты ежегодного «Евробарометра», крупнейшего в Восточной и Центральной Европе опроса общественного мнения, показали, что среди бывших социалистических стран рыночная экономика пользуется наименьшей поддержкой именно в России: ее поддерживали лишь 19% россиян, а 62% считали «вредной» (36). В 1997 г. 54,4% респондентов полагали, что они проиграли от проводимых реформ, а выигравшими от них себя считали лишь 7,2% россиян (37).

   Уже к середине 90-х годов произошло существенное ухудшение отношения населения и к экономической политике правительства, и к предпринимательству. В 1994 г. лишь 5,6 % опрошенных ответили, что поддерживают политику правительства, и 94,4 % требовали его отставки. 32 % опрошенных были согласны на ограничение частного предпринимательства, 68 % не имели определенной позиции, и ни один респондент не ответил, что не согласен с ограничениями свободы предпринимательства (38). Опрос, проведенный в начале 1996 г., продемонстрировал, что, по мнению 70 % респондентов, “России нужна сильная личность, которая сумеет навести порядок в стране”, 43 % объясняли свои трудности экономической политикой правительства, а около 50 % поддержали бы насильственное изъятие у “новых русских” “нечестно” нажитых ими состояний (39).

   В 90-х годах население в целом не доверяло центральным властным структурам (президенту, правительству, Государственной Думе, Совету Федерации, Министерству внутренних дел). Доверие им выражали 14-20% респондентов. К концу десятилетия результаты опросов о доверии граждан России основным властным структурам страны стали выглядеть катастрофически. Так, опрос, проведенный в 1999 г. Информационно-социологическим центром Российской академии государственной службы при президенте России (!), показал, что полностью доверяют Б. Н. Ельцину 2,2% респондентов, а совсем не доверяют - 71% (40). В наибольшей степени население доверяло российской армии, религиозным организациям, средствам массовой информации, хотя и здесь цифры относительно не велики (30-40%) (41). Довольно незначительна, к сожалению, роль православной церкви. Если в 1993 г. 57% опрошенных считали, что православная церковь “заслуживает доверия”, то в 1997 г. - только 37% (42).

   Вместе с тем следует отметить исключительную толерантность россиян (хотя обычно их, напротив, упрекают в нетерпении). В начале 1992 г. доходы 10-ти процентной высокодоходной группы населения в 13 раз превосходили доходы 10-ти процентной низкодоходной группы, а к концу 1993 г., по данным Всероссийского центра уровня жизни при Минтруда РФ, у 10% россиян с минимальными доходами было сосредоточено 1,6% общего фонда денежных доходов, а у 10% населения с наибольшими доходами - 30%. В это же время, по данным Колумбийского института проблем войны, мира и революции, разница в качестве жизни уже в 8 раз неизбежно вызывает социальные катаклизмы. Отсутствие на этом фоне массовых социальных конфликтов свидетельствует о толерантности россиян (и о том, что в обществе сложились компенсаторные механизмы выживания). Следует также отметить, что необыкновенно тяжелый для россиян XX век, по-видимому, подорвал «пассионарность» народа. В 1998 г. 64,4% россиян полагали, что выбранный Россией путь ведет в тупик, но 63,6% не были готовы жертвовать личным благополучием ради радикальных изменений (43).

   Социально-психологические последствия пауперизации общества и его имущественного расслоения обусловливают ослабление позиций демократии, значительное ухудшение психологического состояния населения и обострение криминогенной ситуации в стране.

   Официальная статистика декларирует некоторое улучшение ситуации в России в 1996-1997 гг. в плане роста реальных доходов, уменьшения количества бедных и разрыва между 10-ти процентной самой высокодоходной группой населения и 10-ти процентной самой низкодоходной группой и т. д. К сожалению, совершенно не ясно, откуда берутся эти цифры (например, при оценке числа бедных не понятно, какие критерии лежат в основе оценки самого понятия “бедность”). По данным Российского независимого института социальных и национальных проблем, в начале 1999 г. разрыв между бюджетом 10% самых бедных семей и 10% самых богатых стал 22-кратным (44).

   Подводя итоги, следует отметить, что регресс России не имеет мировых аналогов для условий мирного времени. По-видимому, в обозримом будущем не предвидится полного экономического возрождения страны, которая входит в потенциально самые богатые страны мира (по расчетам Госкомстата РФ и Российской Академии наук, национальное богатство России составляет 340-380 трлн. долл., и на душу населения национальных богатств в России в 2 раза больше, чем в США, и в 22 раза больше, чем в Японии (45)).

   Без увеличения инвестиций в экономику и усиления социальной защищенности населения уже в краткосрочной перспективе в России может начаться необратимый экономический кризис и социальный взрыв. Пределы доходов за счет экспорта сырья уже определены, любая попытка нарастить мощности будет вести только к падению цен на мировом рынке. Внутренние резервы заимствования у населения ограничены (на руках у людей и на сберкнижках - лишь несколько десятков миллиардов долларов (46)). Пока совершенно не оправдались расчеты на массированные иностранные инвестиции. Зарубежный капитал отталкивают прежде всего политическая и экономическая нестабильность в России, криминальная обстановка и коррупция госчиновников.

   В отличие от множества других стран (таких разных, как Китай и Польша, например), Россия не может рассчитывать на инвестиции со стороны русских зарубежных диаспор. Фактически русские очень быстро ассимилируются за рубежом. Во Франции, например, куда после победы большевиков переехали сотни тысяч русских, сейчас практически не осталось и следа от русской диаспоры. Русские общины, в отличие от подавляющего большинства других, никогда не занимались лоббированием интересов России. В США к началу 90-х годов статистика показывала наличие большого числа русских, чем китайцев или индийцев. Однако воздействие первых на политическую жизнь США, в отличие от вторых, было ничтожно малым, а связи с прежней родиной были сведены практически к нулю.

   Существует три фактора, объясняющих подобную ситуацию. Во-первых, для эмиграции первой волны (после Октябрьской революции и гражданской войны), второй (в ходе и после второй мировой войны) и третьей (в 70-80-е годы) важную роль как раз и играло отсутствие контактов с Россией, ставшей для них абсолютно враждебной.

   Во-вторых, в отличие от подавляющего большинства других стран, в России исторически характерна верность именно территории. «Русским» человек оставался только в России. В течение длительного времени базовой характеристикой российского общества была постоянная экспансия и колонизация, начиная с постепенного продвижения восточных славян с запада на территорию современных Украины, Белоруссии и России. Но новые заселенные земли превращались (как правило, мирно) в части России. Переезд же в район, не относившийся к российской цивилизации, вел к утрате национальной идентичности. Возможно, именно данным обстоятельством объясняется крайне неприязненное отношение властей и населения страны к русским эмигрантам (а оно существует уже полтысячелетия). Следует отметить, что, напротив, иностранцы крайне быстро адаптировались в русском обществе (при соблюдении традиционных норм они всегда очень быстро превращались в “русских”), что также подтверждает мысль об особом значении территории для российской цивилизации и для идентификации русских (“география” играет значительно более важную роль, чем “гены”).

   В-третьих, следует учитывать то обстоятельство , что русские так и не стали нацией, а остались, скорее, этносом. В начале века было зарегистрировано более 100 только антропологических типов русских. В советский период произошла определенная нивелировка, но все равно остаются крайне существенные различия. Так, в настоящий момент русские мигранты из бывших советских республик в России оказываются в непривычной для себя культурологической среде, с иными нормами, ценностями, моралью, бытовыми привычками и т. д.

   К крайне негативным последствиям проводимой политики относится тот факт, что под угрозой теперь находится единство России - с экономической, политической и цивилизационной точек зрения. Во-первых, в России происходит свертывание связей между регионами. Колоссальный рост транспортных издержек привел к тому, что вся азиатская часть страны, как и Северо-Запад, ориентированы на внешний мир, а не на связи с другими регионами России, которые начали замыкаться в собственных рамках. Разрыв между регионами России (89 субъектов Федерации) по социально-экономическим показателям фактически не имеет мировых аналогов. Значительная часть населения, причем не только в национальных образованиях, начинает задумываться о возможности выделения из состава России.

   Различные регионы в России обладают совершенно разным уровнем суверенитета. Конституция России выделяет автономные республики, края, области и национальные автономии - со значительными правовыми отличиями. Более того, на практике каждый субъект (особенно национальные образования) может забрать почти любые права у Центра в соответствии с конкретным компромиссом между центральной элитой и местными. Таким образом, рвется единое правовое и политическое пространство России.

   Для сохранения единства России неблагоприятно и то, что в стране нет ярко выраженного осознания принадлежности к “православной” цивилизации. Мало того, что в России проживает огромное множество представителей других религий (причем очень часто - компактно), но и в самом православии существует раскол. К тому же, как уже отмечалось, если церковь была наиболее авторитетным институтом в первой половине 90-х годов, то сейчас отмечается резкое падение доверия к ней. Есть и большие сомнения в религиозности русских: 70 лет подавления религии не могли не сыграть своей роли. Религиозный “Ренессанс” в России вызвал, в первую очередь, всплеск интереса к чисто внешним формам: религиозные праздники, посты, крещение и т. д., оставив в стороне базовые православные ценности.

   К сожалению, единство России не сплачивает ни внутриполитический консенсус, ни базовая страта общества - средний класс. После краха советской системы общество потеряло ценностные ориентиры. В начале 90-х годов россияне, с элитного до низового уровней, полагали, что простое освобождение от коммунистической модели развития моментально приведет к резкому повышению благосостояния населения и процветанию страны. Катастрофа со строительством “дикого капитализма” породила стремление искать новые парадигмы развития, но их пытаются найти в прошлом (восстановление советского общества или монархии и пр.), а не в будущем. Существует настоящий идеологический вакуум, что породило даже указ Б. Ельцина выработать в течение года “национальную идею” (при этом идеологи разных направлений практически не пытаются адаптировать свои воззрения к колоссально изменившимся условиям современного мира, базируются прежде всего на разработках конца XIX - XX века и нередко в крайне извращенной мере понимают национальные потребности России).

   Таким образом, без скорого вмешательства государства и проведения строгой и сбалансированной региональной политики продолжится дрейф России в сторону образования конфедерации, а потом и ее полного распада. Учитывая, что в этом случае будут потеряны последние традиционные ценности России и русских, можно назвать подобный распад крахом “русской православной цивилизации” (47).

   Сейчас также очевидно, что только новый возврат России к срединной модели развития - между коллективизмом и индивидуализмом может в какой-то степени смягчить политическую и экономическую ситуацию. Необходима адаптация западных институтов и ценностей к российским условиям. Без усиления роли государства, ограничений на деятельность монополий, создания конкурентной среды, поддержки среднего класса и базовой страты общества, борьбы с коррупцией и преступностью в стране, усиления социальной ориентированности будет происходить лишь дальнейшее ухудшение положения. Крайне важно обеспечить эволюционный путь развития, без радикализма и новых потрясений, в целях обеспечения постепенного прививания элементов открытого общества к российской почве.